Она делала скидку на исключительную порядочность Фраскито и за три реала предоставляла ему койку, тогда как с других брала песету, и всего за один реал разрешала держать чемодан в каморке позади общего зала и каждое утро занимать ее на час, чтобы починить одежду, помыться, причесаться и подкрасить бороду. Фраскито заходил в каморку похожим на труп, а выходил оттуда неузнаваемым, сияя чистотой и благоухай дешевым одеколоном — красавец да и только.
На вторую песету из своего ежедневного заработка он должен был есть и одеваться... Попробуй-ка решить такую задачу! Тут и алгебра не поможет. Но при всех затруднениях этот период жизни Фраскито Понте явился для него какой-то передышкой: он был избавлен от унизительной необходимости просить кого-то о помощи и худо-бедно, но жил — дышал и двигался да еще располагал свободным временем для вылазок в мир воображения. С Обдулией он познакомился через донью Паку и благодаря деловым связям торговок свечами с «похоронщиком», свекром молодой женщины; и высокоморальное общение с ней, с одной стороны, дало ему утешение, так как у них обнаружилась общность убеждений, вкусов и склонностей, а с другой — заставило пойти на немалую жертву: чуть ли не совсем отказаться от пищи, чтобы купить новые ботинки, ведь старые были до крайности стоптаны и давно утратили свою форму, а наш бедный кавалер готов был стерпеть что угодно, только не ступить в мир идеального ногой в безобразном ботинке.
XVII
Новые ботинки и прочие излишества, как-то: крем для лица, визитные карточки и тому подобное потребовали значительных расходов и настолько обескровили скудный бюджет Фраскито, что он, в полном смысле слова, ходил с пустым желудком, не имея ни малейшего представления о том, где и как его наполнить. Однако провидение, никогда не оставляющее в беде людей достойных, пришло ему на помощь тут же, в доме Обдулии, которая несколько дней кряду подкармливала его, настойчиво приглашая составить ей компанию за завтраком; и, уж конечно, ей пришлось потратить немало красноречия, чтобы уговорить гостя, возобладав над его застенчивостью и деликатностью. Бенина, видя на лице сеньора Понте все признаки крайнего истощения, не так заботилась о соблюдении этикета, как сеньорита, и подавала ему еду с грубоватым добродушием, посмеиваясь про себя над жеманством и пустыми словами, которыми он отдавал дань приличиям — не принимать же приглашение сразу.
В тот день, который поначалу не сулил ничего хорошего, но с приходом Бенины превратился прямо-таки в счастливый, Обдулия и Фраскито, поняв, что проблема подкрепления сил телесных для них сегодня решена, унеслись за тридевять земель от реальности, чтоб отдохнуть душой в розовом мареве воображаемого благоденствия. Духовный кругозор Понте был ограничен жесткими рамками: все мысли, которыми он обзавелся за двадцать лет своего общественного процветания, перешли в стадию окаменелости — с тех пор они нисколько не изменились и не пополнились новыми. Бедность отделила его от привычного круга друзей и знакомых, и мысли его окостенели, а тело превратилось в мумию. Его образ мыслей остался на уровне шестьдесят восьмого — семидесятого годов. Ему неведомо было то, что знали все кругом, он словно с неба свалился или, подобно птенцу, выпал из гнезда, о людях и событиях судил с неподдельной наивностью. Немалую роль в его умственной отсталости и скудости мыслей сыграло то обстоятельство, что он стыдился своего плачевного положения и потому сторонился людей.
Из страха, как бы кто не увидел, в какое пугало он превратился, Фраскито неделями и месяцами не выходил за пределы бедных кварталов и, поскольку никаких неотложных дел в центре города у него не было, дальше Пласа Майор он не показывался. Эта мания, словно центробежная сила, отбрасывала его на южную окраину Мадрида, причем для своих прогулок он предпочитал темные извилистые улочки, где редко увидишь человека в цилиндре. Там он мог наслаждаться покоем, своим неограниченным досугом и одиночеством и силой воображения вновь вызывать в памяти счастливые времена или же создавать прекрасное настоящее, перекраивая окружающие предметы и людей по прихоти своего жалкого мечтательного духа.
В беседах с Обдулией Фраскито не уставал рассказывать о своей былой шикарной светской жизни с интереснейшими подробностями: как он присутствовал на вечерах у сеньоров таких-то или у маркизы такой-то, с какими знатными людьми там познакомился, какие у них были характеры и нравы и как они одевались. Перечислял фешенебельные дома, где провел не один счастливый час, водя знакомство со сливками мадридского общества как мужского, так и женского пола, какие приятные вел беседы и как весело проводил время. Когда речь заходила об искусстве, Понте, который, оказывается, обожал музыку и был без ума от Королевской оперы, напевал арии из «Нормы» и «Марии ди Роган» и Обдулия слушала их с восторгом. Иной раз, ударяясь в поэзию, он читал ей стихи Грегорио Ромеро Ларраньяги 2 и прочих кумиров тех незабываемых времен. Полное невежество молодой женщины явилось благодатной почвой для подобных попыток литературного просвещения — для Обдулии все было ново, все вызывало в ней восторг, какой испытывает ребенок, впервые увидевший игрушку.
Девочка (мы вынуждены так ее называть, хоть она была замужней женщиной и перенесла неудачную беременность) без конца могла слушать рассказы о светской жизни во всех подробностях; хоть она и имела какое-то представление об этой жизни по смутным воспоминаниям детства и по рассказам матери, волшебные картины, которые рисо-
1 «Норма»— опера Винченцо Беллини (1801 — 1835);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85