Болтливая старуха уже заканчивала свои разглагольствования, когда произошло поистине странное событие, настолько необыкновенное и загадочное, что его можно сравнить разве что с ударом молнии в самую середину честной компании или же со взрывом бомбы — все прямо-таки остолбенели. Такого не помнили даже самые старые из старожилов, а новенькие просто не понимали, в чем дело. Но и те и другие смутились, испугались, онемели. А что же случилось? Да ничего особенного: просто дон Карлос Трухильо, который всю жизнь, с сотворения мира, выходил из церкви через ворота на улицу Аточа... Он и в тот день не изменил застарелому обычаю, но, пройдя с десяток шагов, вернулся в церковь и направился к выходу на улицу Уэртас — дело немыслимое, невероятное, все равно что солнце повернуло вспять.
Но даже не это явилось главной причиной смятения среди нищих, а то, что дон Карлос остановился посередине прохода (все столпились вокруг него, ожидая, что он опять оделит каждого), оглядел их, как на смотру, и сказал:
— Послушайте, почтенные старушки, кто из вас сенья Бенина?
— Это я, сеньор, я,— ответила та, что откликалась на это имя, и выступила вперед, опасаясь, как бы кто-нибудь из товарищей не присвоил себе ее имя и звание.
— Вот эта,— сухо и официально подтвердила Касиана, полагая, видимо, что для опознания и установления личности кого угодно из ее подданных необходимо Капралыпи.
1 Пусть исполняет (лат.) — формула согласия государства на выполнение дипломатическим представителем другого государства своих обязанностей.
— Так вот, сенья Бенина,— продолжал дон Карлос, опуская капюшон, перед тем как выйти на холод,— завтра в половине девятого зайдите ко мне, нам надо поговорить. Вы знаете, где я живу?
— Я ее провожу,— услужливо предложил Элисео, желая угодить разом и сеньору, и нищенке.
— Хорошо. Значит, я вас жду, сенья Бенина.
— Приду обязательно, сеньор.
— Ровно в половине девятого. Запомните хорошенько,— присовокупил дон Карлос, повышая голос, потому что к тому времени он уже прикрыл концом воротника потертого плюшевого плаща рот и нос— Коли раньше придете, придется ждать, а позже — меня уже не будет... Ну, с богом. Завтра двадцать пятое, мне еще надо в Монсеррат 1, а потом — на кладбище. Стало быть...
IV
Пресвятая матерь божья, сколько пересудов, какое лихорадочное любопытство, как все жаждали разгадать и понять замыслы добрейшего дона Карлоса! В первые минуты изумление было таково, что все лишились дара речи. По извилинам мозга каждого из членов нищего консорциума потянулась целая процессия... Сомнения, страхи, зависть, жгучее любопытство. Сенья Бенина, которой, несомненно, хотелось поскорей уйти от докучливого для нее всеобщего гаданья на кофейной гуще, сердечно распрощалась, как всегда, и отправилась восвояси. Через минуту-другую за ней последовал слепой Альмудена. Остальные, опомнившись от потрясения, вызванного такой неожиданностью, начали обмениваться вспыхивающими, как искры, предположениями: «Завтра все узнаем... Видно, он хочет помочь ей... У него штук сорок талонов на благотворительность».
— Как я вижу, тут манна с неба сыплется,— сказала Потешница Кресенсии,— на кого угодно, кроме нас с тобой; знать, родились мы не в добрый час.
А Касиана, лицо которой еще больше вытянулось и стало совсем уж неправдоподобно безобразным, зловещим тоном выразила соболезнование:
— Бедный дон Карлос! Не иначе как умом тронулся.
1 Монсеррат — церковь и приход в Мадриде.
На следующее утро сообщество воспользовалось тем счастливым обстоятельством, что ни Бенина, ни слепой Альмудена не появились на церковном дворе, чтобы продолжить обсуждение столь необыкновенного события. Деметрия робко предположила, что дон Карлос хочет взять Бенину в услужение, говорят, она кухарка, каких поискать, а Элисео к этому присовокупил, что, дескать, она и в самом деле была мастерицей стряпать, но теперь ее никто не хочет брать из-за того, что она старая.
— И к тому же любит обсчитывать хозяев,— заявила Касиана, нажимая на слово «обсчитывать».— Она их обсчитывала почем зря, кто этого не знает, потому ей теперь и приходится побираться, как и нам, грешным. Где бы она ни служила, отовсюду ее выгоняли: слишком уж руки у нее загребущие, а веди она себя как положено — спокойно доживала бы свой век в каком-нибудь хорошем доме...
— А я вам так скажу,— возразила Потешница, проявляя, как всегда, мрачный пессимизм,— раз она пошла побираться, значит, служила честно; кто обкрадывает хозяев, тот накопит себе на старость, а то и разбогатеет... да, да, немало и таких. Я знавала бывших служанок, которые разъезжали в карете.
— Здесь не место злословить.
— Да какое же это злословие! Вот тебе на!.. Уж кто на ближнего поклеп возводит, так это ваша милость, сеньора председательница министров.
— Я?
— Ну да... Ваше светлейшее превосходительство изволило сказать, что Бенина обсчитывала хозяев, а это неправда: если бы подворовывала, у нее были бы деньги, а были бы деньги, не пошла бы побираться. Вот тебе, скушай.
— Припекут тебя черти за твой болтливый язык.
— Не болтливых припекают, а богатых, особенно тех, кто отбирает милостыню у честных бедняков, которые терпят и холод, и голод, ночуя под открытым небом.
— Эй, сеньоры, мы в божьем храме,— напомнил старухам Элисео, стуча в пол деревяшкой.— Обращайтесь друг с дружкой вежливо и уважительно, как велит нам святая доктрина.
После этих слов снова воцарились тишина и покой, так часто нарушаемые несдержанностью некоторых членов братства, и потянулись унылые часы, в течение которых нищие то жалобным голосом просили милостыню, то, зевая, бормотали молитвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85