— Ты посидеть еще немного. Только-только часы бить одиннадцать.
— Да не держи ты ее,— поддержала Бенину Петра,— раз ей надо идти добывать пропитание, мы-то уже кое-что добыли.
Альмудена поинтересовался, что именно, и ему рассказали, что Диеге неожиданно вернули долг девки с улицы Чопа, и обе женщины тут же пустились в коммерцию, потому что и той и другой хватало склонности к купле-продаже и необходимой для этого занятия сметки. Петра чувствовала себя серьезной и порядочной женщиной, только когда занималась торговлей, и ей все равно было, чем торговать, пусть даже грошовыми мелочами: зубочистками, смолистой растопкой или лепешками. А ее подруга собаку съела в торговле платками и кружевом. На доставшиеся им чудом деньги они тотчас накупили товару в лавке, торгующей разными остатками, и устроились с лотками у фонтана на углу улицы Аргансуэла; им повезло: довольно быстро продали несколько вязок пуговиц, не одну вару кружев и два байонских жилета. Завтра они выставят глиняную посуду, святых и картонные лошадки, которых дает на комиссию фабрика на улице Карнеро. Негоциантки долго говорили о своей торговле, хвалили одна другую: Четвертинка не имела себе равных в приобретении товара оптом, а Петра отличалась ловкостью и хитроумием в розничной торговле. Видно, ей на роду было написанно заниматься торговлей, а не чем-нибудь другим, и доказательством тому служил любопытный факт: деньги, добытые куплей-продажей, задерживались в ее карманах, пробуждая в ней неясное стремление к накопительству, меж тем как монеты, приобретенные иным способом, уплывали между пальцев раньше, чем она успевала зажать их в кулаке.
Бенина внимательно слушала эти рассуждения, они даже пробудили в ней симпатию к пьянчужке: ведь и сама она считала себя негоцианткой, в душе ее не раз пробуждалась мечта о купле-продаже. О, если бы вместо того чтобы лезть из кожи, прислуживая господам, она торговала бы на улице, это был бы совсем другой коленкор. Но — увы! — ее старость и нерасторжимый духовный союз с доньей Пакой не пускали ее в торговлю.
Героиня наша все же настояла на том, чтобы покинуть приятное общество, попрощалась и встала, но тут уронила карандаш, подарок дона Карлоса, а когда нагнулась поднять его, из-под мышки упала на пол и приходо-расходная книга.
— Да вы ходите не с пустыми руками,—заметила Петра, поднимая и листая книгу с таким видом, будто она ее читает, хотя едва разбирала слова по складам.— Ого! Да это же книга, чтоб вести счета. Какая красота! Вот тут написано: март, а здесь — пе...сеты, потом — сентимо. Сюда очень удобно записывать, что уходит и что приходит. Буквы-то я пишу еще ничего, а вот в цифрах сбиваюсь, восьмерки как будто обвиваются у меня вокруг пальцев, и как начну прибавлять одно к другому, никак не могу упомнить, сколько в уме.
— Эту книгу,— сказала Бенина, моментально сообразив, что тут можно совершить выгодную сделку,— дал мне родственник моей госпожи, чтоб мы записывали наши расходы, только не знаю... Как говорится, не в коня корм... Вот я и подумала, уважаемые, что вам при вашей коммерции книга эта — в самый раз. Что ж, я ее продам, если хорошо заплатите.
— Сколько?
— Для вас — два реала.
— Дорого,— сказала Четвертинка, глядя, как ее компаньонка листает книгу.— Да и на что она нам, когда у . ас от букв да цифр в глазах рябит?
— Гляди-ка,— показала Петра, по-детски смеясь и водя пальцем по странице.— Тут линеечки, сколько линеечек, столько записей, все понятно, ясней ясного... За один реал — куда ни шло.
— Да вы взгляните, она же совсем новая! А вот тут и цена обозначена: две песеты.
Поторговались. Альмудена примирил обе стороны, предложив остановиться на сорока сентимо за книгу вместе с карандашом. Бенина вышла из кафе довольная, что потратила время не зря: если драгоценные камни Мордехая смахивали на сказку, то вполне весомыми и реальными были четыре монеты по десять сентимо, словно четыре солнца, а ведь она их добыла, продав бесполезный подарок полоумного старика, дона Карлоса Морено Трухильо.
XV
Долгий отдых в кафе восстановил силы Бенины, и она одним духом одолела расстояние между Растро и улицей Кабеса, где проживала сеньорита Обдулия, которую она считала своим долгом навестить: ведь сеньорите по праву причиталась примерно половина денег, оставшихся от двух дуро, выделенных семейству доном Карлосом, и в помощи она нуждалась не меньше матери. Без четверти двенадцать Бенина вошла в сырой и темный подъезд, напоминавший вход в тюрьму. Внизу располагалось заведение, именовавшееся «Дойные ослицы», как гласила вывеска с изображением вышеозначенных животных, и там, в стойлах без воздуха и света, содержались кроткие кормилицы чахоточных, малокровных и страдающих простудными болезнями. В клетушке справа от входа ютился знакомый Бенины, слепец по прозвищу Лощеный, непременный член нищего братства прихода Сан-Себастьян. Прежде чем подняться наверх, Бенина немного поболтала с Лощеным и ослятником, и те сообщили ей дурные новости: хлеб вот-вот поднимется в цене, потому что упали акции на бирже, а это верный знак того, что ожидается засуха. Вторая новость была еще хуже: судя по всему, пахнет революцией и все оттого, что мастера требуют, чтобы рабочий день продолжался не более восьми часов, а хозяева на это не согласны.
Ослятник с важным видом предсказывал, что скоро не будет металлических денег — останутся только бумажные от песеты и выше — и будут введены новые налоги: как побрился или с кем поздоровался — плати. Озабоченная такими печальными новостями Бенина пошла наверх по лестнице не очень крутой, но темной, с избитыми ступеньками и облезлыми стенами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85