Ей никто не поверил, и, так как полчеловека истощил свое красноречие в первом выступлении, слово взял престарелый Сильверио и сказал, что все они не вчера родились и каждому ясно, что сеньора не та, за кого она себя выдает, что на самом деле она важная дама, переодетая нищенкой, которая и раньше посещала эти места, разыскивая и поддерживая настоящих бедняков. Так что напрасно она наряжалась, они знают ее уже много лет. О, в тот раз переодетая сеньора помогала всем поровну! Ее лицо хорошо запомнили и он, и многие другие, и все они готовы поклясться, что она — та самая персона, которую они сейчас видят своими глазами и могут коснуться рукой.
Присутствующие в один голос подтвердили слова восьмидесятилетнего Сильверио, который еще добавил, что прежнюю благодетельницу они почитали как святую и трижды будут почитать нынешнюю, как бы она ни нарядилась, и будут славить ее, преклонив колени. Бенина шутливо ответила, что она такая же святая, как ее бабушка, и если б они прежде подумали, то не впали бы в такую глупую ошибку. Да, действительно, несколько лет тому назад была такая знатная дама и прозывалась она донья Гильермина Пачеко, сильная духом и щедрая сердцем; она бродила по свету, творя благодеяния, в простом, но приличном платье, по строгому покрою которого можно было догадаться о ее принадлежности к высшему свету. Но этой достойной дамы уже нет в живых. Слишком уж хороша она оказалась для этого мира, и бог взял ее в царствие небесное, хоть здесь она была нам нужнее. Но даже если бы она была жива, господи, как можно спутать с нею несчастную Бенину? Всему Мадриду известно, что она из деревни, служит прислугой. Если уж по нищенской одежде в заплатах и штопке, по стоптанным альпаргатам они не могут отличить старую кухарку от знатной сеньоры — допустим даже, что та специально так вырядилась,— то уж во всем-то остальном никого не обманешь, например в речи. Донья Гильермина говорила что твой ангел — ну как же они могли спутать ее с женщиной, которая разговаривает на простом и всем доступном наречии? Родилась она в деревне под Гвадалахарой в крестьянской семье, двадцати лет от роду пришла в Мадрид и нанялась в прислуги. Читает с большим трудом, а в письме так слаба, что едва может накарябать свое имя: Бенина де Касиа. Из-за этой фамилии сельские шутники прозвали ее святой Ритой Кассийской. А она — никакая не святая, а большая грешница, и с опочившей в бозе доньей Гильерминой не имеет ничего общего. Она такая же бедная, как они, живет подаянием, выкручивается, как может, чтобы прокормить своих близких. Бог наделил ее щедростью, это верно, и как заведется у нее деньга, она, не жалея, делится с теми, кто нуждается еще больше, и этому рада.
Нищие ей не поверили, они лишь почуяли опасность быть обойденными милостью божьей и, протягивая к ней худые руки, жалобными голосами молили Бенину де Касиа о помощи. К общему хору присоединились оборванные истощенные дети, которые, цепляясь за юбки несчастной уроженки Алькаррии, все просили хлеба, хлеба. Тронутая такими несчастьями, старушка отправилась в лавку, купила дюжину фунтовых хлебцев и, разламывая их пополам, раздала нищей братии. Проделать это оказалось нелегко: все тотчас бросились к ней, каждый хотел получить свою долю первым, а некоторые пытались ухватить и вторую порцию. Получилась такая свалка, что казалось, будто руки страждущих умножились, из-под земли выросли. Бедная старушка запыхалась, стараясь оделить всех, однако ей пришлось пойти и купить еще хлеба, потому что две или три старушонки остались ни с чем и подняли крик на весь квартал.
Бенина уже считала, что отделалась от назойливых попрошаек, как ее хриплым голосом позвала женщина с «большеголовым уродцем на руках. В ней она тотчас узнала ту, которую два дня назад повстречала у Толедских ворот вместе с Потешницей. Женщина попросила Бенину подняться с ней в одну из комнат второго этажа, где она покажет ей такую жалостную картину, какую только можно себе представить. Та согласилась, ведь жалость и сострадание всегда брали в ней верх над другими чувствами, и, пока они поднимались по лестнице, женщина рассказала о бедственном положении своего несчастного семейства. Она была незамужем, но в сожительстве родила двоих детей, которые умерли от крупа на одной и той же неделе. Большеголовый уродец — не ее сын, а ее товарки, нечистой на руку пьянчужки, промышляющей тем, что водит слепого, а тот играет на скрипке. Женщину, которая все это рассказывала, звали Василия, у нее на руках отец, он обезножел, оттого что ловил в реке угрей, бродя по колено в воде; ее сестра, Сесареа, лежит вся в примочках — избил любовник, хлыщ и бездельник, завзятый картежник, «ночи напролет играет в мус в заведении Хорька на Медиодиа-Чика, сеньора знает, что это за дом?»
— Слыхала,— ответила Бенина, которую эта история не очень заинтересовала.
— Так вот, этот проходимец, после того как отлупил мою сестру, унес и заложил наши шали и нижние юбки. Вы его, наверно, знаете, во всем Мадриде другого такого мазурика не сыщешь. И прозвище у него дурное — Только Задень, но мы-то зовем его просто Задень.
— Нет, я его не знаю... С такими не вожусь.
В одной из самых тесных комнатушек второго этажа Бенина увидела действительно удручающую картину. Старый ревматик казался безумным: боли так терзали его, что он на крик кричал и чертыхался, а Сесареа как будто отупела от истощения, только и знала, что шлепала по попке орущего сопливого мальчугана, у которого от крика и дерганья, казалось, глаза вот-вот вылезут из орбит. В этом содоме обе женщины объяснили Бенине, что главной их бедой был не голод, а то, что они задолжали хозяину дома за три недели, и тот грозил выставить их на улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85