Он жил в сорока пяти минутах ходьбы от города, вдали от людского жилья, вда
ли от дороги, в забытом всеми уголке дикой горной долины. По слухам, у него
был там клочок земли, была какая-то лачуга, какое-то логово. Никого вокруг:
ни соседей, ни даже прохожих. С тех пор как он поселился в этой долине, троп
инка к ней заросла травой. Об этом месте говорили с таким же чувством, с ка
ким говорят о жилье палача.
Но епископ помнил о нем и, время от времени поглядывая в ту сторону, где ку
па деревьев на горизонте обозначала долину старого члена Конвента, дума
л: «Там живет одинокая душа».
А внутренний голос говорил ему: «Ты должен навестить этого человека».
Все же надо сознаться, что мысль об этом, казавшаяся столь естественной в
начале, после минутного размышления уже представлялась епископу нелеп
ой и невозможной, почти невыносимой. В сущности говоря, он разделял общее
мнение, и член Конвента внушал ему, хотя он и не отдавал себе в этом ясного
отчета, то чувство, которое граничит с ненавистью и которое так хорошо вы
ражается словом «неприязнь».
Однако разве пастырь имеет право отшатнуться от зачумленной овцы? Нет. Н
о овца овце рознь!
Добрый епископ был в большом затруднении. Он несколько раз направлялся в
ту сторону и с полдороги возвращался обратно.
Но вот однажды в городе распространился слух, что пастушонок, который пр
ислуживал члену Конвента в его норе, приходил за врачом, что старый нечес
тивец умирает, что его разбил паралич и он вряд ли переживет эту ночь. «И с
лава богу!» Ч добавляли при этом некоторые.
Епископ взял свой посох, надел мантию Ч его сутана, как мы уже говорили, б
ыла изношена, а кроме того, по вечерам обычно поднимался холодный ветер,
Ч и отправился в путь.
Солнце садилось и почти касалось горизонта, когда епископ достиг места,
проклятого людьми. С легким замиранием сердца он убедился, что подошел п
очти к самой берлоге. Он перешагнул через канаву, проник сквозь живую изг
ородь, поднял жердь, закрывавшую вход, оказался в запущенном огороде, дов
ольно храбро сделал несколько шагов вперед, и вдруг в глубине этой пусто
ши, за высоким густым кустарником, увидел логовище зверя.
Это была очень низкая, бедная, маленькая и чистая хижина; виноградная лоз
а обвивала ее фасад.
Перед дверью, в старом кресле на колесах, простом крестьянском кресле, си
дел человек с седыми волосами и улыбался солнцу.
Возле старика стоял мальчик-подросток, пастушок. Он протягивал старику
чашку с молоком.
Епископ молча смотрел на эту сцену. Тут старик заговорил.
Ч Благодарю, Ч сказал он, Ч больше мне ничего не нужно.
Оторвавшись от солнца, его ласковый взгляд остановился на ребенке.
Епископ подошел ближе. Услышав шаги, старик повернул голову, и на его лице
выразилось самое глубокое изумление, на какое еще может быть способен че
ловек, проживший долгую жизнь.
Ч За все время, что я здесь, ко мне приходят впервые, Ч сказал он, Ч Кто вы
, сударь?
Епископ ответил:
Ч Меня зовут Бьенвеню Мириэль.
Ч Бьенвеню Мириэль! Я слышал это имя. Не вас ли народ называет преосвящен
ным Бьенвеню?
Ч Да, меня.
Ч В таком случае, вы мой епископ, Ч улыбаясь, сказал старик.
Ч До некоторой степени.
Ч Милости просим.
Член Конвента протянул епископу руку, но епископ не пожал ее. Он только ск
азал:
Ч Я рад убедиться, что меня обманули. Вы вовсе не кажетесь мне больным.
Ч Сударь, Ч ответил старик, Ч скоро я буду здоров.
Помолчав немного, он добавил:
Ч Через три часа я умру.
И продолжал:
Ч Я кое-что смыслю в медицине и знаю, как наступает последний час. Вчера у
меня похолодели только ступни; сегодня холод поднялся до колен; сейчас о
н уже доходит до пояса, я это чувствую; когда он достигнет сердца, оно оста
новится. А как прекрасно солнце! Я попросил выкатить сюда мое кресло, чтоб
ы в последний раз взглянуть на мир. Можете говорить со мной, это меня ниско
лько не утомляет. Вы хорошо сделали, что пришли посмотреть на умирающего.
Такая минута должна иметь свидетеля. У каждого есть свои причуды: мне вот
хотелось бы дожить до рассвета. Однако я знаю, что меня едва хватит и на тр
и часа. Будет еще темно. Впрочем, не все ли равно! Кончить жизнь Ч простое д
ело. Для этого вовсе не требуется утро. Пусть будет так. Я умру при свете зв
езд.
Старик обернулся к пастушку:
Ч Иди ложись. Ты просидел возле меня всю ночь. Ты устал.
Мальчик ушел в хижину.
Старик проводил его взглядом и добавил, как бы про себя:
Ч Пока он будет спать, я умру. Сон и смерть Ч добрые соседи.
Епископа все это тронуло меньше, чем можно было бы ожидать. В подобном рас
ставании с жизнью он не ощущал присутствия бога. Скажем прямо Ч ибо и мел
кие противоречия великих душ должны быть отмечены так же, как все осталь
ное, Ч епископ, который при случае так любил подшутить над своим «высоко
преосвященством», был слегка задет чем, что здесь его не называли «монсе
ньером», и ему хотелось ответить на это обращением: «гражданин». Он вдруг
почувствовал, что склонен к грубоватой бесцеремонности, довольно обычн
ой для врачей и священников, но ему совсем несвойственной. В конце концов
этот человек, этот член Конвента, этот представитель народа, был когда-то
одним из сильных мира, и, пожалуй, впервые в жизни епископ ощутил прилив су
ровости.
Между тем член Конвента взирал на него со скромным радушием, в котором, по
жалуй, можно было уловить оттенок смирения, вполне уместного в человеке,
стоящем на краю могилы.
Епископ обычно воздерживался от любопытства, ибо в его понимании оно гра
ничило с оскорблением, но теперь он внимательно разглядывал члена Конве
нта, хотя такое внимание, проистекавшее не из сочувствия, наверное, вызва
ло бы в нем угрызения совести, будь оно направлено на любого другого чело
века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32