Он был н
евысокого роста, имел некоторую склонность к полноте и, противясь ей, охо
тно совершал длинные прогулки пешком; он сохранил твердую поступь и почт
и прямой стан Ч подробность, из которой мы не собираемся делать каких-ли
бо выводов: Григорий XVI в восемьдесят лет держался очень прямо и постоянно
улыбался, что, однако, не мешало ему оставаться дурным епископом. У монсен
ьора Бьенвеню был, говоря языком простонародья, «осанистый вид», но выра
жение его лица было так ласково, что вы забывали об этой «осанке».
Когда он вел беседу, детская его веселость, о которой мы уже упоминали, сос
тавлявшая одну из самых привлекательных черт его характера, помогала лю
дям чувствовать себя легко и непринужденно; казалось, от всего его сущес
тва исходит радость. Свежий румянец и прекрасно сохранившиеся белые зуб
ы, блестевшие при улыбке, придавали ему тот открытый и приветливый вид, ко
гда невольно хочется сказать о человеке: «Какой добрый малый!» Ч если он
молод, и «Какой добрый старик!» Ч если он стар. Мы помним, что такое же впеч
атление он произвел и на Наполеона. В самом деле, на первый взгляд, и в особ
енности для того, кто видел его впервые, это был добрый старик Ч и только.
Но если вам случалось провести с ним несколько часов и видеть его погруж
енным в задумчивость, этот добрый старик преображался на глазах, становя
сь все значительнее; его высокий спокойный лоб, величественный благодар
я увенчивавшим его сединам, казался еще величественнее в часы, когда епи
скоп предавался размышлениям; нечто возвышенное исходило от этой добро
ты, не перестававшей излучать свое сияние; вы испытывали такое волнение,
словно улыбающийся ангел медленно раскрывал перед вами свои крылья, не п
ереставая озарять вас своей улыбкой. Благоговение, невыразимое благого
вение медленно охватывало вас, проникая в сердце, и вы чувствовали, что пе
ред вами одна из тех сильных, много переживших и всепрощающих натур, у кот
орых мысль так глубока, что она уже не может не быть кроткой.
Итак, молитва, богослужения, милостыня, утешение скорбящих, возделывание
уголка земли, братское милосердие, воздержанность, гостеприимство, само
отречение, упование на бога, наука и труд заполняли все дни его жизни. Имен
но заполняли, ибо день епископа был до краев полон добрых мыслей, добрых с
лов и добрых поступков. Однако день этот казался ему незавершенным, если
вечером, перед сном, после того как обе женщины удалялись к себе, холодная
или дождливая погода мешала ему провести два-три часа в своем саду. Казал
ось, он выполнял какой-то обряд, когда, готовясь ко сну, предавался размыш
лениям, созерцая величественное зрелище ночного неба. Иногда, даже в оче
нь поздние часы его домашние, если им не спалось, слышали, как он медленно
прохаживался по аллеям. Там он оставался наедине с самим собою, сосредот
оченный, безмятежный, спокойный и благоговеющий; ясность его сердца можн
о было сравнить с ясностью небесного эфира. Взволнованный зримым во мрак
е великолепием созвездий и незримым великолепием бога, он раскрывал душ
у мыслям, являвшимся к нему из Неведомого. В такие мгновения, возносясь се
рдцем в тот самый час, когда ночные цветы возносят к небу свой аромат, весь
светящийся, как лампада, зажженная среди звездной ночи, словно растворя
ясь в экстазе перед всеобъемлющей лучезарностью мироздания, быть может
он и сам не мог бы сказать, что совершается в его душе; он чувствовал, как чт
о-то излучается из него и что-то нисходит к нему. Таинственный обмен межд
у безднами духа и безднами вселенной!
Он думал о величии вездесущего бога, о вечности грядущей Ч чудесной тай
не, о вечности минувшей Ч тайне еще более чудесной; обо всем неизмеримом
разнообразии бесконечного во всей его глубине; не пытаясь постичь непос
тижимое, он созерцал его. Он не изучал бога, он поражался ему. Он размышлял
об удивительных столкновениях атомов, которые составляют материю, проб
уждают силы, обнаруживая их существование, создают своеобразие в единст
ве, соотношения в пространстве, бесчисленное в бесконечном и порождают к
расоту с помощью света. Эти столкновения Ч вечный круговорот завязок и
развязок; отсюда жизнь и смерть.
Он садился на деревянную скамью, прислоненную к ветхой беседке, обвитой
виноградом, и смотрел на светила сквозь чахлые и кривые ветви плодовых д
еревьев. Эта четверть арпана с такой скудной растительностью, застроенн
ая жалкими сараями и амбарами, была ему дорога и вполне удовлетворяла ег
о.
Что еще нужно было старику, который все досуги своей жизни, где было так ма
ло досуга, делил между садоводством днем и созерцанием ночью? Разве этог
о узкого огороженного пространства, где высокое небо заменяло потолок, н
е было довольно для того, чтобы поклоняться богу в его прекраснейших и со
вершенных творениях? В самом деле, разве в нем не было заключено все? Чего
же еще желать?.. Садик для прогулок и вся беспредельность для грез. У ног ег
о Ч то, что можно возделывать и собирать; над головой Ч то, что можно обду
мывать и изучать. Немного цветов на земле и все звезды на небе.

Глава четырнадцатая.
О чем он думал

Еще несколько слов.
Все эти подробности, особенно в наше время, могли бы, употребляя распрост
раненные сейчас выражения, внушить мысль о том, что епископ Диньский в не
котором роде «пантеист» и что он придерживался Ч в похвалу это ему или в
порицание, вопрос особый Ч одной из тех присущих нашему веку философски
х теорий, какие, возникая иногда в одиноких душах, формируются и развиваю
тся, чтобы заступить в них затем место религии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32