— Болной в сознании, но очен слабоватый.— Три минуты, — пообещал я и вошел в палату.На высокой белой кровати лежал под капельницей рыжий водила — тот самый, что встречал нас в аэропорту в Никосии.Твою мать. Только этого поворота сюжета нам и недоставало в нашей и без того донельзя запутанной пьесе!Я придвинул к кровати стул, сел, как Некрасов у постели больного Белинского, и спросил:— Узнаешь?Рыжий кивнул.— Это ты грузовиком перекрыл нам дорогу? Он снова кивнул.— Кто в тебя стрелял?— Не знаю. Из машины. С ходу.— Из джипа?— Нет. Из спортивной, красной.— Из темно-вишневой «альфа-ромео»?— Да. Она выскочила, когда джип взорвался.— Кто был в джипе?— Люди Хруста. Он был в деле с Паном.— Хруста арестовал Интерпол.— Дело осталось.— Какое дело?Он не ответил. Лишь на его бледном лице с проступившими сквозь бледность веснушками появилась как бы обиженная усмешка.— Какое дело? — повторил я.— Ладно дуру гнать… А то ты не знаешь.Я не стал настаивать на ответе. Было неясно, на сколько ему хватит сил говорить, а у меня были вопросы поважней, чем дела этих бандюг.— Почему ты не сидел в Нови Дворе, как было приказано?— Мы сидели. Они нас нашли. По мерсовскому микроавтобусу. По билетам. Еще в Варшаве засекли. И вели до Нови Двора.— Они не могли успеть перехватить вас в Варшаве.— Мы… это… в Афинах погуляли немного.— Сколько?— Ну… два дня.— Понятно. Акрополь посмотрели. Погуляли-то хоть хорошо?Он промолчал, но его ответ меня интересовал, как вчерашняя погода на Кубе.— Зачем они вас искали?— Выйти на вас… Они сначала думали — мы. Потом поверили.— Они вас пытали? — догадался я.Он молча кивнул. Честное слово, мне его даже стало жалко. И куда их черт несет, этих придурков? Сидел бы себе в своих Люберцах или Химках, крутил бы баранку какого-нибудь «зилка» или такси, подался бы, наконец, в «челноки»! Так нет же, в крутые потянуло. Вот и стал крутым.— Отец у тебя есть?— Ну!— А мать?— Есть.— Братья? Сестры?— Сеструха… младшая. А что?— Ничего. Хороший у нее брат. Защита и опора. Ладно, продолжим. Что было дальше?— Они отвезли меня… в Ларнаку. Чтобы я показал вас.— И ты показал?— Да… вы как раз уезжали на «ситроене».— Откуда они нас пасли?— От турецкой границы. Хозяин «Эр-вояжа» рассказал, что вы в Стамбул за товаром, а потом домой через Болгарию и Румынию.— Где они взяли оружие?— Не знаю. Когда джип пришел в Малко Тырново, там уже все было. Сначала мы шли за вами. Потом обогнали… А потом… — Что было потом, я и сам знаю… В палату заглянул Док:— Сережа, закругляйся.— Все, еще только пара вопросов… Где остальные двое твоих корешей? — спросил я, когда дверь за Доком закрылась.— Там, в Нови Дворе.— В мотеле?— Нет. Их держат в старой сыроварне, с километр от мотеля.— Под охраной?— Да.— Сколько человек в охране?— Трое или четверо, точно не знаю.— Чего они там ждут?— Ну, чего… вас, конечно.— Зачем?— Кончай, а? — попросил рыжий. — Чего ты из меня жилы тянешь? «Зачем!» Вы же всю дурь забрали! «Зачем!..» Я тебе все сказал. Как есть. Что мне теперь делать?— Это ты у меня спрашиваешь? — удивился я. Он снова помолчал, потом как-то безнадежно вздохнул и ответил:— Мне больше не у кого спросить.Н-да. Такие признания обязывают. Я даже разозлился. Да что я ему, Макаренко? Папа с мамой? Справочная «09»? Но… — Ладно, — сказал я. — Первое: выздоравливать. Второе: когда будут допрашивать болгарские полицейские, отвечать четко. Был на Кипре, деньги пропил, возвращаешься домой автостопом. Проголосовал перед джипом, оттуда выстрелили.Никакого «строена» не видел, взрыва не видел. Ничего не видел — потерял сознание.Очнулся уже в больнице. Понял?Он кивнул.— Паспорт есть? — продолжал я.— Да. Отдали — чтобы билеты мог брать.— Тем лучше. Из больницы смоешься, не дожидаясь выписки. Как только оклемаешься. Доберешься до Варны, там сядешь на теплоход до Одессы.— А Интерпол?— Забудь. Никто про тебя в Интерпол не сообщал.— Но… Бабок у меня нет, все забрали.— Как тебя зовут? — спросил я.— Вася.— Сука ты, Вася! Понял? На паперти стоять — вот к чему у тебя есть талант.Запоминай. В пятидесяти километрах отсюда — поворот к морю. Поселок Череша.Хозяин мотеля Пе’тро Пе’тров. У него будет конверт для тебя. Васе от Сережи. В нем будет триста баксов. И ни в чем себе не отказывай, понял?— Спасибо, — сказал он.— Хотел бы я знать, когда ты последний раз произносил это слово!Он подумал и признался:— Не помню.— Верю. Похоже, ты умеешь быть честным. Это позволяет с оптимизмом смотреть в твое будущее. Как говорят дипломаты — с осторожным оптимизмом.Вошел местный хирург и решительно заявил:— Доволно, доволно! Волной должен отдыхивать, завтра у него труден операция.— Доктор, я умру? — спросил рыжий.— А как же? — ответил я вместо хирурга. — Ты что, рассчитываешь жить вечно?Обязательно умрешь. Весь вопрос: когда, где и при каких обстоятельствах. Будь здоров, Вася!— У вашего приятел странная привычка шутить, — заметил местный хирург, провожая нас с Доком к машине, возле которой уже истомился Пе’тро Пе’тров.— У него много странных привычек, — отозвался Док.— Каких? — заинтересовался хирург.— Ну, например, у него есть привычка оказываться в самом неподходящем месте в самое неподходящее время и при самых неподходящих обстоятельствах.— Это не привычка, — подумав, возразил хирург. — Это характер. А характер — это судба.В этом он, пожалуй, был прав.Я втиснулся на заднее сиденье «жука» рядом с Доком, рассчитывая обсудить с ним по дороге полученную от рыжего информацию. Но разговаривать в машине не рискнул — Пе’тров даже музыку не включил. Он сидел за рулем с сосредоточенным и, как мне показалось, хмурым видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133