Некоторое время там ничего не происходило. Качки беспрепятственно пропустили двух торговцев каким-то расхожим товаром, двух пассажиров, переходящих поближе к голове состава, но когда в оконце мелькнула синяя кепка с надписью «Калифорния», побросали банки и преградили Мухе дорогу.Его, выходит, ждали? Странно, что им могло от него понадобиться?— Попался, падла? — обратился к нему высокий. — Опять будешь дуру гнать, что бабки принесешь завтра?— Обязательно, ребята! — заверил их Муха. — Прямо завтра с утра! Вы где будете? На обычном месте, у расписания?— Гада! — взревел коротышка. — Ты сколько раз нам это уже говорил? Четыре?— Пять, — признался Муха. — Но завтра, ребята, железно! Прямо с утра!— Да он изгиляется над нами, сучонок!— Боже сохрани! — запротестовал Муха. — Я — над вами? Да вы что?!— Больше не будет, — проговорил высокий. Своими клешнями он разлепил створки входных дверей и стал в проеме, спиной отжимая одну створку, а ногой придерживая вторую. Кивнул коротышке:— Делай!Тот отшагнул к противоположной двери и пригнулся, изготовясь к броску.Я придвинулся поближе к тамбуру.— Не суйся туда! — предупредил меня какой-то мужик, стоявший рядом.— Даже не собираюсь, — сказал я.И я действительно не собирался. Что мне там было делать? Мне просто любопытно было, как все это будет происходить.Но ничего особенного не произошло.Коротышка спиной оттолкнулся от двери и бычком ринулся на Муху с очевидным намерением вышибить его из электрички, которая как раз летела по какому-то мосту или виадуку. Не выпуская из руки газет, а другой придерживая сумку с деньгами, Муха увернулся, в нырке упал на спину и словно бы выстрелил обеими ногами в задницу коротышке, придав ему такое ускорение, что тот сначала выбил, как кеглю, из дверного проема высокого, а следом вылетел сам.Двери закрылись. В электричках они, как известно, закрываются автоматически.Да, эти двое, похоже, уже никому ничего никогда не смогут объяснить.Муха отряхнулся и вошел в вагон.— "Мир новостей"! — объявил он. — Самая полная и объективная информация обо всех важнейших событиях за неделю!..— Дай-ка мне, парень, твою газету, — прервал его мужик, который остерег меня соваться в тамбур. — Сдается мне, это правильная газета.— Но самой важной информации в ней нет, — заметил я.— Какой? — не оглядываясь, спросил Муха. — он отсчитывал мужику сдачу.— О том, что лейтенант Варпаховский жив. Он повернулся. И газеты, и сдача вывалились у него из рук.— Нет, — сказал он. — Нет.— Да, — сказал я. — Да!.. * * * Оставался Трубач. Когда все собрались и мы отъехали от Казанского вокзала, был уже восьмой час вечера. Улицы забиты машинами, тротуары кишат людьми. Мы немного поспорили, куда ехать сначала — на Старый Арбат или на Пушкинскую площадь. Но рассудили, что Трубач сейчас, скорее всего, на Арбате — еще довольно светло, день хороший, на Арбате наверняка толпы гуляющих. Так и было. По обеим сторонам Старого Арбата теснились столики с тысячами деревянных матрешек, художники прохаживались возле своих картин, развешанных по заборам и просто разложенных на земле. Через каждые десять-пятнадцать метров стояли парни с гитарами, а то и маленькие оркестры, у Вахтанговского театра какая-то девушка играла на скрипке. Народ слушал, глазел, освежался пивом и чем покрепче.Я бы тоже с удовольствием послушал и поглазел, но времени не было. Мы прошли Старый Арбат из конца в конец, однако Трубача не обнаружили. Пришлось ехать на Пушку. Валера приткнул «патрол» у «Макдональдса», мы спустились в переход под Тверской. Здесь Трубача тоже не было. Не было и в вестибюле метро. И только на повороте второго подземного перехода услышали саксофон — ни с каким другим не спутаешь. А потом увидели и самого Трубача.Он стоял у стены между двумя длинными столами-прилавками, на одном из которых были книги, а на другом разные «Пентхаусы» и «Плейбои»: громоздкий, как шкаф, с крупной, рано начавшей лысеть головой, согнувшись над серебряным саксофоном, — будто свечечку защищал своим телом от ветра. Прикрыв глаза и отбивая такт ногой в кроссовке сорок шестого размера, он играл попурри из старых джазовых мелодий, уходя в импровизации, а затем возвращаясь к основной теме. У ног его лежал раскрытый футляр от инструмента, куда слушатели бросали свои «штуки» и пятисотки. Слушателей было немного, человек пять-шесть, одни уходили, их место занимали другие. Иногда кто-нибудь просил сыграть на заказ, он играл, а потом вновь заводил свое. Ему было словно бы все равно, есть слушатели или нет, платят они или не платят, он даже не видел их. Он играл для себя.Я остановился у стола с «Плейбоями», разглядывая роскошные формы изображенных на обложках див, но больше прислушиваясь к сакс-баритону Трубача.Заметив это, не слишком молоденькая продавщица, кутавшая плечи в ветровку из-за знобкой сырости, стоявшей в переходе, поинтересовалась:— Нравится?— Ничего, — ответил я и подумал, что соло на автомате Калашникова у него все-таки получается намного лучше.— Он сегодня не в ударе, — объяснила она. — А когда в настроении — такая толпа собирается, что проход закрывают. Но что-то последнее время нечасто такое бывает.Наметанным своим взглядом она поняла, что я не из тех, кто покупает ее товар, и ей просто хотелось поговорить.— За место, наверное, приходится отстегивать? — спросил я, демонстрируя тонкое знание современной московской жизни.Она пожала плечами:— А что делать?— А на него наезжали? — кивнул я на Трубача.— Конечно, наезжали. На всех наезжают.— И что?Она как-то странно усмехнулась и ответила:— Больше не наезжают.Мы обступили Трубача, вдвое увеличив аудиторию его слушателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133