Но из-за нехватки горючего в большинстве своем эти машины так и не видели неба. Их много досталось нам на аэродромах еще в заводской консервации.

.Она несется навстречу. Нужно выбрать момент, когда с переворота перейти в пикирование.У меня высота шесть километров. Когда «Арада» будет передо мной под 45 градусов, уйду отвесно вниз к земле и там перехвачу ее.— Костя, прикрой! Атакую! — передал капитану Трещеву.Как всегда, «як» легко, точно игрушка, перевернулся и отвесно пошел к земле, быстро набирая скорость. Враг оказался сзади меня. Почему бы ему не изловчиться и не ударить по мне из четырех пушек, а может, еще и из ракет? Ему стоит только поднять нос, и он, имея огромную скорость, сразу настигнет меня. Проскочит? Нет. Он будет круто набирать высоту, и скорость резко спадет. Но я-то снижаюсь, и ему трудно прицелиться. Да, все это верно. И все же неприятно, когда сзади догоняет враг. И я, имея еще достаточную высоту, кручу машину на пикирование, чтобы посмотреть, как реагирует на меня реактивный фашист.«Арада» по-прежнему летит на низкой высоте. Мы при разных скоростях где-то подо мной должны бы встретиться. Но враг имеет большую скорость, значит, он выйдет вперед меня. Здесь я его должен подловить. И снова кручу машину. «Як» уже повинуется с трудом. Он этим говорит: хватит набирать скорость, и порывисто рвется выйти из пикирования. Я крепко держу его, продолжая терять высоту. Стрелка прибора скорости уже вибрирует на круглой и опасной цифре — 700. И мой «як», словно отрешившись от жизни, потерял резвость и уже не рвется кверху, в небо, а с холодной обреченностью идет к земле.Такой скорости машина может не выдержать: развалится. А если хватит прочности, то не выйдет из пикирования: засосет. И начинаю плавно, но с полным напряжением мышц выводить. Слушается туго, но слушается. Я смотрю вниз, там должна появиться «Арада». Не вижу. А ведь сейчас, когда выхожу из пикирования, ей Легче всего ударить по мне. Может, она уже прицеливается? Летчик на такой новинке наверняка опытный, не упустит удобного случая. Нужно быстрей выводить машину из пикирования: трудней будет в меня попасть. Мышцы со всем усилием вытягивают машину из пике. В глазах темнеет от перегрузки, но я знаю, что это пройдет, стоит только ослабить давление на ручку. Еще небольшое усилие. Только бы выдержал «як»! Должен! Так мне хочется. И я тяну. Хотя в глазах ночь, но я чувствую, что все в порядке.«Як» молодец, выдержал. И я снимаю усилие с ручки. В глазах проясняется, вижу горизонт, небо, землю. Здесь где-то должна быть «Арада». И тут случилось то, чего я уже перестал опасаться. Раздался взрыв, что-то ударило по голове. Тугая волна взрыва ворвалась ко мне вовнутрь. Я захлебнулся от чего-то густого, холодного. В глазах опять темно. Сознание четко отметило: это последний полет. Разрыв в кабине… Но почему обдало холодом, а не жаром? Разорвало меня на кусочки?Одно мгновение, а сколько в такое мгновение всяких мыслей промелькнуло в голове! Но, какие бы они устрашающие и безысходные ни были, человек, пока чувствует и соображает, не перестает бороться за себя. Инстинкт жизни — самый могучий инстинкт. «Ни боли, ни палящего огня, значит, рассыпался самолет», — решил, я. Парашют? Единственное средство спасения!Хватаюсь левой рукой за замок привязных ремней. Однако передо мной небо и земля, горизонт и «Арада». И мой самолет цел. А взрыв, удар?.. Вот что — фонарь сорвало с кабины и воздух хлестнул меня. Скорей «Араду» на прицел!Эх, черт побери, уже далеко, могу не попасть. Стреляю. О-о! Великолепно. Шнуры трассирующих снарядов догнали противника и впились в его тело. Из «Арады» брызнули искры, огонь. Еще очередь, еще. «Арада» метнулась в сторону и вниз. Из нее повалил густой дым. Однако она, снизившись, быстро, как самолет от пешехода, удалилась от меня и скрылась в берлинском дыму.Жалко, досадно. Но, может, где споткнулся и врезался в землю?— Где реактивный фашист? — запрашиваю землю.— Не знаем. Куда-то пропал.Механик самолета техник-лейтенант Ефим Смоленский был встревожен, когда увидел, что я прилетел без фонаря. Да, очевидно, и мой вид насторожил его, и он прыгнул на крыло:— Что с вами, товарищ майор?— Со мной ничего, а вот с машиной непорядок.— Это дефект ЯК-3: фонари не выдерживают больших скоростей.«Какая пустячная недоделка, — про себя отметил я, снимая с головы шлемофон. — А сколько неприятностей принесла она!»А это что? Кожа шлемофона сверху разорвана. Вспомнил удар по голове. Это фонарь. А ведь он мог оглушить, убить. Я мог погибнуть из-за такого пустяка. Как правильно говорят, что в авиации нет мелочей.Солнечный день омрачился. На душе потяжелело, словно там дала о себе знать старая рана. Мысль о смерти так остро еще никогда не саднила меня. Очевидно, близость победы обостряет чувство жизни и опасности.
5 Красное знамя над рейхстагом — символ победы над фашистской Германией. О нем советские воины мечтали под Москвой и Сталинградом, о нем говорили в Курской битве и в битве за Днепр. В Берлинской, же операции все жили победой, поэтому в редкой части, наступающей на Берлин, не имелось такого знамени. Кто не мечтал его водрузить над рейхстагом!Кабинет командира 7-й гвардейской авиационной истребительной дивизии подполковника Георгия Агеевича Лобова. Сейчас он не сидит за письменным столом, как обычно. Он как-то растворился среди присутствующих офицеров штаба и нас, шестерых инструкторов из Главного штаба ВВС. Это располагает к непринужденной беседе. У всех настроение праздничное: завтра Первомай, вот-вот кончится война. Одно воспоминание сменяется другим.— Да, друзья, завтрашний день — особый день… — тихо, но с внутренним накалом, проговорил комдив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134