Презрение у меня соединяется с ненавистью. Я не выдерживаю спокойного тона и показываю на женщину с рукой в гипсе:— Она права. Измену ничем не прикроешь. За это надо судить. Чище будет наша советская земля.Сейчас, в Берлине, я внимательно разглядываю советских людей, переживших все ужасы фашистской неволи. Большинство из них изможденные, обессилевшие, в поношенной одежде. А есть и здоровые, краснощекие и хорошо одетые, кое-кто в немецком обмундировании. Правда, не как в Восточной Пруссии, знакомых нет, но подумалось, что среди них безусловно есть и зины. Но как их узнать?
7 Наконец добрались до парка Тиргартен. От парка — рожки да ножки. Скорее это свалка железа, бетона, камней и мрамора, перемешанного с землей. Фашисты для баррикад и бункеров, видимо, со всего Берлина свозили мрамор. Здесь еще вьется дымок от только что законченного сражения. Где-то вдали грохочут выстрелы. Отдельные группы гитлеровцев упорно не хотят прекратить бессмысленное сопротивление.В парке никого. Армии 1-го Украинского фронта устремились на помощь восставшей Праге, а войска 1-го Белорусского, видимо, отошли отсюда доколачивать фашистских фанатиков. Жители еще не успели выйти из укрытий. Нам нужен рейхстаг. Он где-то здесь, на окраине Тиргартена. Мы не знаем. Спросить некого.— А вот и наши! — воскликнул майор Полоз, шедший впереди нас.На разрушенном бункере сидела небольшая группа усталых солдат и аппетитно ела мясную тушенку с черным хлебом. Гимнастерки после боя от пота еще не успели просохнуть, воротнички расстегнуты, автоматы на земле. В грудных кармашках у многих красуются веточки сирени. В ремнях автоматов тоже сирень. По рассказам жителей, никогда в Германии так буйно не цвела сирень, как в этот май.Не хотелось прерывать солдатский завтрак, но спросить было больше некого. Мы подошли к ним. Все встали и начали приводить себя в порядок. Мы попросили, чтобы они сели. Лейтенант на наш вопрос, как добраться до рейхстага, махнул рукой на северо-восточный угол парка. Там виднелась обгорелая коробка фигурного двухэтажного здания со скелетом купола наверху, на котором развевалось красное знамя.— А Гитлер там отсиживался?— Нет. Он был вон в том доме — имперской канцелярии, — и офицер не без гордости показал на большой серый дом, с массивными колоннами, находившийся недалеко от нас. — Пока еще не выставили охрану, ; идите туда скорее. Там и Гитлер и вся прочая свора. Мы только оттуда.Кругом здания — баррикады, глыбы мрамора, кирпич, бетон, железо и масса фашистских трупов. Много совсем юнцов. Это фолькштурмовцы — последний резерв Гитлера. Врагу уже было не до похорон.Хотя в Берлинской операции мы потеряли убитыми и ранеными около 300 тысяч человек, но за это путешествие мы впервые увидели убитого нашего солдата. Он лежал вниз лицом, ноги немного согнуты в коленях. Левая рука, как бы прикрывая землю, откинута в сторону; правая с автоматом и вытянутым указательным пальцем застыла в решительном взмахе на имперскую канцелярию. Мы все вшестером, словно по команде, остановились, разглядывая солдата, погибшего на последнем шаге к победе. Он застыл в последнем своем движении — в верности Родине до последнего вздоха. Тишина. Да, война здесь затихла, а смерть молчит.А молчит ли? Поистине — наш мертвый солдат зовет вперед.Сделав несколько шагов, мы наткнулись на огромный фашистский бронзовый герб, валявшийся перед входом в имперскую канцелярию. Хищная птица, рас-лластав крылья на асфальте, лежала навзничь, плотно зажав в своих лапах свастику, обрамленную венком. От нее содрогнулся мир и человечество в своем развитии попятилось назад. Теперь эта свастика, подобно раздавленной гадюке, валяется у наших ног.Минуты две-три рассматриваем массивный темно-серый дом канцелярии. Все стекла выбиты, большинство окон заложено кирпичом, мешками с землей и превращено в амбразуры. Из многих безжизненно торчат стволы пулеметов, пушек и горшковидные головки фаустпатронов. Стены от пуль и снарядов точно после оспы. Правый с фасада угол отбит, и в брешь из комнаты глядит продырявленный портрет Гитлера. Балкон, с которого фюрер когда-то выступал с речами перед одураченными берлинцами, помят. Все здание покрыто пылью и копотью.В этом доме находилась ставка Гитлера, партийные и государственные учреждения фашистской Германии. Поэтому здесь и происходили самые упорные, кровопролитные бои. Здесь была самая сильная оборона рейха. Здесь враг действительно сопротивлялся насмерть.Наше внимание привлекли массивные колонны. Сквозь них виднелись тяжелые дубовые двери. Мы на-лравились к ним. Где-то в здании раздалось два выстрела. Проходившие мимо нас солдаты с носилками, видно из похоронной команды, зло выругались:— Гады! Не все еще, видно, выкурены.Петя Полоз, вынимая пистолет, предлагает идти в канцелярию.Отворив тяжелые массивные дубовые двери, мы с оглядкой вступили в огромный вестибюль. Глаза после солнечной улицы сразу в затмении ничего не могли разглядеть, но зато обоняние остро восприняло запах крови и спиртного. Через полминуты, когда глаза привыкли, мы застыли от неожиданности. На полу при полном параде валялись в лужах крови и вина фашистские генералы и офицеры. Среди них много женщин в мундирах эсэсовок, одна голая. Кругом валяются автоматы, фаустпатроны, пустые и нераскупоренные бутылки разных вин. Здесь советское и французское шампанское, коньяки со звездочками и без звездочек, масса разных закусок. Потом нам стало известно, что по приказу Гитлера в имперскую канцелярию специально для разгула была доставлена по воздуху группа молодых эсэсовок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134