Мой новый напарник держится здорово. И все нее нам трудно. Самолеты противника на вертикали лучше наших. «Яки», перегруженные бензином, тяжелы на подъеме. Еще натиск! В глазах от перегрузки знакомые чертики… Наконец, враг, почуяв нашу силу на виражах, проваливается вниз. Я чувствую, как глаза налились кровью и болью стонет поясница.— Вот это да! — восторгается боем стажер.— Устал?— Нет. Только, как мышь, мокрый.Но разговаривать некогда. Я вижу, как истребители противника окружили один «як» и крепко держат. «Як», не имея ни высоты, ни скорости, никак не может вырваться из окружения. Используя свое единственное преимущество — виражи, он отчаянно кружится, делая хитрые выкрутасы то вверх, то вниз. От неимоверно больших перегрузок с его крыльев непрерывным потоком вьются белые шнуры, размалевывая небо. Наверное, это Коваленко. Обладая геркулесовой силой, только он может так резко и круто бросать самолет. Во всем этом боевом пилотировании видно мастерство летчика.— Держись! — кричу ему. — Выручим. — «А кто же встретит бомбардировщики? — подумал я. — Они наша главная цель».Осматриваю небо, стараюсь отыскать бомбардировщики. Они почему-то все еще далеко. Надо помочь «яку». Спешим. Но всему есть предел: какой-то фашист подкрался к нему снизу и полоснул. Летчик то ли от попадания снарядов, то ли поняв, что у него другого выхода для спасения нет, так рванул машину, что она надорвалась и, споткнувшись, штопором пошла к земле. Один виток, второй… седьмой… Бывали случаи, таким маневром летчики выходили ш-под удара. Наверное, так будет и сейчас.Вражеские истребители, заметив, что мы сыплемся на них сверху, отвесно ушли вниз. Пусть. Но почему «як» все штопорит? Что с летчиком? Не убит ли? Тогда неуправляемый самолет сам бы вышел из штопора. А если руки и ноги летчика как были на рулях, так и застыли, удерживая машину в штопорном положении? Теперь мы уже ему не можем ничем помочь. Пора на бомбардировщиков. Но где они? Не вижу. Запрашиваю Землю, но слышу тревожны! голос Лазарева:— Выводи! Выводи!Откуда взялся Сергей? Я ослышался? Нет! Он уже рядом с нами. Чудо. Вероятно, бывают чудеса. А «як» по-прежнему штопорит. Кричим все, чтобы летчик выводил машину. Осталось совсем мало высоты. Мы, потеряв надежду, смолкли и приготовились к худшему. Тишина. Кажется, все застыло от ткшины. Мы только смотрим и ждем. Ждем и смотрим. А. наш «покойник», словно проснувшись от этой траурной тишины, остановил машину от вращения и свечкой: сверкнул в небо. Тут я заметил белый номер самолета. Это был Коваленко.— Что с тобой? Жив ли?— Все в порядке! Только вы напугали: думал, фрицы. Вот и затянул штопор. — В голосе обида. Видимо, Коваленко, находясь в быстром вращении, принял нас за противника и, чтобы не попасть под новый удар, крутился штопором, имитируя свою гибель.Лазарев пристроился к нам.— А как ты чувствуешь себя? — спрашиваю его.— Погасил пожар. Могу драться. Нас четверо. Больше в небе никого не вижу. Запрашиваю Землю о бомбардировщиках противника.— Набирайте высоту и будьте внимательны, — отвечает Земля. Странный — ответ. Я же видел бомбардировщики.Бесконечное небо, тревожное небо. Где же Сирадзе с напарником? «Спеть последнюю…» Опять эта фраза, сказанная перед вылетом, навеяла недобрые предчувствия.— Кацо! Кацо! Где ты? Почему молчишь?— Вот мы, здесь. А вы где?— Это ты, Саша, отвечаешь?— Я, я, товарищ командир. Кацо? Ну конечно, он!— Идем на Бучач. А где вы? — снова говорит Саша. Он говорит бодро.Мы над Бучачем. Высота четыре тысячи. Снова летим шестеркой, ожидая появления бомбардировщиков. Слышу голос Земли:— Они изменили курс и скрылись.Значит, наш бой сыграл свою роль. Вражеским истребителям не удалось пробить дорогу бомбардировщикам.
3 Лазарев тяжело ранен! Но только что в воздухе после боя я слышал его четкие слова: «Могу драться».Выскакиваю из самолета и бегу к Сергею. Откинув голову к бронеспинке, он с закрытыми глазами неподвижно сидит в кабине. Лицо смертельно бледное, и по подбородку вьются красные полоски. Кровь изо рта? Прыгаю на крыло. Ранения не вижу. Но кровь? Тормошу за плечо. Он стонет и открывает глаза.— Что с тобой?Окровавленные губы разомкнулись:— Спина…С трудом извлекли из кабины большое, обмягшее тело товарища и положили на землю. Оказалось, виной всему перегрузки, которые он создал в полете. Они так стиснули его, что без посторонней помощи Сергей не мог разогнуться. Кто-то предложил массаж спины. Сергей стонал, охал, но «операция» удалась. Человека поставили на ноги.— Вот авиационные эскулапы, — заговорил оживший летчик, вращательными движениями в пояснице проверяя нашу работу. — Я думал, вы окончательно сломаете мне хребет.Но наши тревоги за Сергея на этом не кончились. Молодая, тонкая кожа на его обгоревшем в прошлом году лице не выдержала и в нескольких местах потрескалась. Также, очевидно, не выдержали кровеносные сосудики в глазах, отчего оба глазных яблока, как спелые помидоры, покраснели, и на них едва можно было разглядеть радужные оболочки и зрачки.— Видишь ли что-нибудь? — с беспокойством спросил подоспевший полковой врач Иван Волков.— А как же, все вижу — только в розовом свете, как-то даже интересно, — шутил Лазарев, довольный, что снова может двигаться.— Все должно пройти, — заверил Волков, — только придется с недельку не полетать.Лазарев расправил свои сутуловатые плечи и резко повернулся к врачу:— Спасибо, доктор, за совет, обрадовал, — и натянуто улыбнулся. — Поживем — увидим.Летчик еще не остыл от боя, и врач, ничего больше не говоря, обработал ранки на лице и с тяжелым вздохом отошел от нас. Кто-кто, а он-то уж прекрасно понимал, что все это бесследно не может пройти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134