Часовой — девушка. Ее бесшумно могут снять, — и, помолчав, добавил: — Береженого и бог бережет.
7 Разбудил меня резкий свет. Солнце сквозь щелочку в ставнях, словно лезвием кинжала, разрезало темноту комнаты и уперлось своим острием в нашу постель на топчане. Уже день? Почему нас не разбудили?Сачков тоже проснулся и торопливо потянулся под подушку за пистолетом. Я спрыгнул с топчана и распахнул створки окна. Солнце залило комнату. На улице никого. И часового нет. Обычно он находился перед окном. Тонкий слой пушистого снега, выпавшего за ночь, запорошил оголившуюся было за вчерашний день землю. Виднелось множество свежих следов машин и конных повозок. Что это значит?Томясь неизвестностью, мы молча оделись. В хозяйской комнате — ни души. Ни над одной избой не вьется утренний печной дымок. В селе никаких признаков жизни. Собачьего лая, петушиного крика и то не слышно. Мы поняли: случилось то-то скверное. Вспомнились вчерашние слова хозяина; в селе появились незнакомые люди. Бандеровцы? Нападение на аэродром? Прорыв противника?..— А где же часовой? — не выдержал я.Следы его вьются вокруг дома. На снегу никаких признаков борьбы. Однако среди следов часового (он был обут в валенки с галошами) есть и другой след. Значит, к часовому кто-то подходил. Другого мы ничего не могли определить.— Куда возьмем курс?— Куда? — На лице Сачкова досада. — Почему же нас не разбудили? — И решительно махнул рукой: — Пойдем в столовую. Не будем нарушать установленный порядок.— А если и там никого?Из проулка с западной окраины села вывернулась извозчичья коляска с бубенчиками. Давно мы не видели таких. Впереди сидят двое мужчин. Сзади из-за домашнего скарба выглядывают перепуганная женщина и два детских личика. Мы пошли навстречу. На вопрос: «Откуда?» — сидевший за кучера мужчина хлестнул кнутом по крупу гнедого и отрывисто бросил:— От немцев. Они прорвали фронт.Уставший, взмыленный конь чуть прибавил шагу, но не побежал. Вслед этой коляске по проселочной дороге с запада на восток проехали еще несколько конных экипажей.— Ну как, нарушим установленный порядок? — спросил я Сачкова.Миша, плотно сжав губы, посмотрел на удаляющиеся повозки и, взглянув на голубое, свежее небо, по которому спокойно плыли редкие завитушки белых облаков, с тоской проговорил:— Да-а, только бы летать да летать. А мы?.. — И добавил: — Сейчас надо подзаправиться, а потом видно будет. Начнем день, как всегда, с завтрака.Не так уж мы проголодались, чтобы рваться в столовую. Но рядом с ней размещались склады аэродромного батальона, и мы надеялись, что там должны быть люди. Если никого нет и склады опустели — не важны наши дела.Столовая находилась в большой крестьянской избе. У ее двора стояла запряженная лошадь. Подпруги у нее были ослаблены, и она невозмутимо ела сено, наваленное прямо на землю. На широкой — телеге — ящики с мясной тушенкой и сгущенным молоком. Консервы были наши, и мы безо всякой опаски распахнули дверь. В столовой сидели две девушки-официантки и повар. Они удивились и, как мне показалось, даже испугались, увидев нас.— Почему вы не улетели? — в один голос спросили они.От девушек мы узнали, что ночью весь гарнизон был поднят по тревоге. С рассветом летчики на исправных машинах улетели на новый аэродром, а остальные пешком смылись. Девушки гак и сказали «смылись».— А почему не на машинах? — спросил Сачков.— Их не хватило, чтобы увезти склады. Много имущества еще осталось.— А на аэродроме кто?— Не знаем. Может, даже и немцы.— А вы чего ждете?— Так приказано… Здесь осталась небольшая комендатура. Ждем распоряжения.Позавтракав, мы поспешили на аэродром. Он находился километрах в пяти от Зубова. Село лежало в речной долине. За околицей поднялись на возвышенность, и оба настороженно остановились. Навстречу нам со стороны аэродрома двигались толпы людей и конные повозки. Было видно, что это не войска, а гражданское население.— Значит, действительно фронт прорван, — заключил Михаил.Мы внимательно вглядываясь в юго-западную даль и прислушивались. Горизонт дымился, и ухо улавливало еле-еле слышимый гул битвы. На аэродроме, захлестнутом людским потоком, виднелось с десяток самолётов.— Пойдем, — предложил я Сачкову. — Не может быть, чтобы там никого наших не осталось.Минут через десять мы встретились с гражданскими, бредущими на Зубово. Они два с половиной года томились в фашистской неволе. Март принес им свободу. Не успели как следует отдышаться — снова угроза порабощения. Ни снег, ни грязь — ничто не могло их удержать. Как застала их опасность, гак они и хлынули на восток от приближающейся фашистской армии. Многие босые, в нательных рубашках. Женщины, дети… Беженцы, гонимые войной, — страшное зрелище.Этим несчастным людям не могли мы смотреть в глаза. Мы только прибавили шаг,Старший инженер полка Черноиванов нашему появлению на аэродроме удивила не меньше, чем девушки из столовой.Но когда Семен Васильевич услышал, что нас по тревоге никто не разбудил, у него невольно испуганно вырвалось:— А если бы фашистам удалось ворваться в село? Как же Василяка-то про вас забыл? Два командира эскадрильи…— Зато мы хорошо отделу ли, — не желая сейчас разбираться в этом, мягко говоря, недоразумении, как бы шутя, перебил я инженера — Лучше расскажи, что тут произошло, пока мы мертвецки спали.Мы узнали, что противник встречными ударами с внутреннего и внешнего фронтов разорвал нашу оборону. Теперь 1-я танковая армия врага выходит из окружения. Ночью отдельным струйкам войск противника удалось просочиться близко к нашему аэродрому. Полку и батальону обслуживания было приказано немедленно перебазироваться на площадку вблизи деревни Окоп, что километрах в ста от Тарнополя на северо-восток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134