В руке он держал револьвер совершенно нестандартного калибра. Пуля, выпущенная из него, могла бы продырявить танк.
– А вот и вы! – зевнув, сказал он. – Пан Малкош с клиенткой, которая не от Мамы Хагедушич. – Он приоткрыл двери пошире, и в образовавшуюся щель просунулась башка такого же заспанного, как хозяин, пса. – Сразу же предупреждаю: взяток я не беру и ночью.
Последнюю фразу он произнес по-английски. Йованка перевела, и пес, глаза которого были полны обожанием, лизнул ее колено.
– Вы поменяли марки и приехали заплатить штраф? – усмехнувшись, спросил сержант, убравший револьвер за спину.
– Штраф мы заплатить не сможем, – с тяжелым сердцем сознался я. – У нас украли все деньги. И даже одежду.
Сержант с интересом обозрел наши с Йованкой нижние конечности.
– И вы пришли сообщить мне о краже?
– О нападении, сержант. У нас в машине двое раненых. Они хотели убить нас. Одному срочно нужен доктор, а у вас тут должен быть телефон.
Сержант Недич глянул на меня исподлобья:
– А не проще ли было отвезти их в город? Там больница, вы же хорошо знаете, где она находится.
На его лице не дрогнул ни один мускул, зато у меня сердце ёкнуло: выходит, за нами все-таки следили. Кто?
– Нас могли задержать на чек-пойнте перед городом. С военными не всегда легко разговаривать, сержант.
– Со мной тоже, – усмехнулся полицейский.
Он прошел внутрь помещения и минуты две говорил по телефону, прикрывая трубку ладонью. Йованка, переводить которой было нечего, присев на крыльце, гладила Усташа. Пес, пуская слюни, млел.
– Ну вот что, – сообщил вернувшийся сержант. – Санитарной машины не будет. Придется мне отвезти раненых. А вас я вынужден посадить под замок. На ночь, – уточнил он. – Ничего не поделаешь, так полагается. У нас торжество демократии и правопорядка.
Йованка уже открыла рот, чтобы вступить с Недичем в дискуссию, но я опередил ее:
– Если у пана сухие нары – мы не возражаем. У вас есть двухместная камера?
Знаете, мне ужасно нравилось смотреть, как Йованка краснеет.
Мне удалось заснуть еще до того, как ее негодование стало выплескиваться наружу. Впрочем, дуться она начала сразу же, потому как в камере оказалось одно одеяло. Когда дошло до фазы испепеляющих взоров, я уже спал, а когда проснулся от скрежета ключа в замке, спала и она, сиротливо притулившись ко мне, завернувшемуся в это самое одеяло, как начинка голубца в капусту.
Железная дверь открылась, в камеру вошел сержант Недич, и только тогда я в полной мере осознал, каким случаем в очередной раз бездарно не воспользовался. «Малкош, ты идиот и импотент», – тоскливо проскулило мое второе «я».
– Можно войти? – шепотом спросил полицейский.
Губы Йованки, находившиеся в непосредственной близости от моего уха, сонно чмокнули.
– А почему нет? – как можно тише ответил я Недичу, но Йованку все-таки разбудил.
– Я не помешал вам? – с совершенно несвойственной ему деликатностью спросил легавый.
– Помешали, – зевнув, ответила моя сокамерница. – Я не досмотрела сон.
Недич что-то сказал Йованке по-сербски, она пожала плечами, и тут он удивил меня вопросом:
– Пан говорит по-русски?
Я машинально кивнул, и мы с ним перешли на язык Пушкина и того бородатого дядьки из русской оперы, который завел в лесную глухомань моих злосчастных соотечественников в кунтушах и с саблями.
– Я хочу знать, с кем все-таки имею дело, – на приличном русском вопросил сержант Мило Недич. – Пани Бигосяк и пан Малкош. Насколько я понимаю, вы не супружеская пара. Тогда кто вы?
– Я уже говорил: пани Бигосяк – это моя… – Я забыл русский эквивалент слова «клиент», а потому воспользовался английским. С этого момента мы стали пользоваться двумя великими языками вперемешку, как песком и солью, которыми посыпают зимой улицы, и разговор у нас пошел.
– Я что-то вроде частного детектива. Она меня наняла. Я ищу ее родственников.
– Я понял, – кивнул сержант. – И вы…
– И мы не спим друг с другом, если вас это интересует, – опередила его Йованка на фирменном английском и пояснила на таком же отличном русском, окончательно добив меня: – То есть в том смысле, что не трахаемся.
Сержант Недич задумался, а потом сказал, адресуясь к Йованке:
– Так, очень интересно! А что будет делать пан Малкош, если я арестую пани Бигосяк за убийство?
– А почему, собственно, вы ее не спрашиваете? – возмутился я. – И что значит «за убийство»? Уж не хотите ли вы сказать, что тот тип…
– Хочу. – Лицо Недича озарилось улыбкой, первой с момента нашего с ним знакомства. – Она выстрелила, он умер. Ну и как, по-вашему, должен поступить в этой ситуации хороший полицейский?
Йованка подскочила с нар.
Я тоже встал:
– Постой! Может, я не совсем правильно понял вас, сержант? Вы сказали «хороший» полицейский…
– Не заводи его! – ткнула меня локтем в бок моя подзащитная.
Впрочем, Мило вовсе не почувствовал себя обиженным. Присев на нары, он вынул из кармана фотографию в пластиковой обложке.
– Я покажу пани снимок одного мужчины, – пояснил он по-английски, но, видимо, вспомнил, что разговаривает с соотечественницей, и продолжил на сербском. Говорил он слишком быстро для меня. Кажется, речь шла о времени и о… глазах. Потом в его голосе зазвучали угрожающие нотки. Это я понял и без перевода. Йованка кивнула и нагнулась к фотографии, которую Недич положил на свое бедро. Йованка распрямилась, а сержант накрыл ладонью снимок. Боковым зрением я успел разглядеть светлоглазого мужчину в военной форме, вскинувшего руку, половину которой скрывала непрозрачная часть пластика. Мне показалось, что мундир на парне был югославский. За его спиной высился минарет мечети, а невидимая часть руки скорее всего лежала на плече у кого-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110