Она сравнивала и анализировала, внутренне в ней росло сопротивление, хотя она и понимала закономерность происходящего и невозможность сделать иначе. Дмитрий, Дербачев, Горизов — все они оставили в ее душе свой след, все они как-то отступили перед напряженностью событий. Правда, мысли о Дербачеве беспокоили, но это — особый разговор.
Что бы ни происходило и ни произошло в будущем и какие бы изменения ни потрясали все вокруг, главное все-таки оставалось. Пусть, когда он жил, все было яснее, определеннее и проще, главное все-таки не могло исчезнуть. Была и оставалась работа, работа во имя партии. Партия оставалась, жизнь, не считаясь ни с чем, ни с кем, продолжала бурлить вокруг, и ее не смогут оборвать никакие траурные крепы, хоть опутай ими всю землю. И она, Юлия Сергеевна, продолжала нести ответственность на своем участке за то, чтобы жизнь никогда не останавливалась, не сползала назад. Это то единственное, на что можно рассчитывать, что никогда не подведет. Нужно работать. Нужно все утопить в работе, ее не раз это спасало, авось вывезет и теперь.
Приезд специальной комиссии из ЦК по делу Горизова и все, что она узнала, еще больше укрепили ее в одном. Нужно не оглядываться, стиснуть зубы и делать свое. Несмотря ни на что, делать свое. Вспомнилась стычка с Клепановым на днях, во время короткого совещания по подготовке к началу строительства межколхозной Осто-рецкой ГЭС. В зыбком, шатающемся мире это было реальное дело, выношенное ею дитя, оно крепче всего остального связывало ее с землей и с жизнью, и она не собиралась отказываться от него, отступать. Она внесла конкретные
предложения по ускорению сроков строительства, привела массу доводов.
— Помилуйте, Юлия Сергеевна,— сказал, вытирая шею платком, Мошканец.— Мы не вытянем. Нереально.
— Что, по-вашему, здесь нереально?
— Сроки. Пусть скажут специалисты. К новому году хотя бы проект да сметы были готовы.
— Это не причина,— нахмурилась Юлия Сергеевна.— Материалы дают? Дают. Деньги есть, первая половина работ обеспечена, сами знаете. Начальник строительства на днях будет здесь — по рекомендациям, мужик с головой, не один такой объект на его счету. Можно начинать приступать к строительству линий передач. Специалисты уже прибывают. Что вы так хмуритесь, Георгий Юрьевич?
Клепаное неопределенно пожал плечами:
— Кустарщина.
— Прошу вас выражать свои мысли конкретнее, Георгий Юрьевич.
В руках у него хрустнул карандаш, и в наступившей тишине это все заметили.
— Чего ясней, Юлия Сергеевна? Вы с самого начала знаете мое мнение. Не вытянем мы этой телеги, силенок не хватит.
—- Смотрите шире, Георгий Юрьевич.— Голос Борисовой прозвучал необычно резко.— Не подымем своими силами — поможет государство, возьмет часть расходов на себя. При хорошей постановке дела мы и сами справимся. Я уверена. Простите за резкость, у нас много охотников поскулить. Выход в одном — нужно начинать. Я сама вижу тысячи «но». И все-таки нужно начинать, иначе мы никуда не уедем. Начинать!
Клепаное развел руками:
— Против таких аргументов...
— Вот именно, Георгий Юрьевич! Давайте займемся делом и наметим, что конкретно будет стоять за каждым.
Быстро летят недели: все время на колесах, и редко выпадают минуты, когда можно побыть наедине с собой.
Юлия Сергеевна остановилась перед своим любимым деревом — старым огромным дубом; говорили, ему четыреста лет. Сколько же было на его веку? Через город проходили войска Димитрия Самозванца, Наполеона, Гитлера. Шумели стачки и революции. В последнюю войну здесь образовался пустырь. Разрушенный бомбежками особняк восстановили всего пять лет назад. Сейчас деревья вокруг стояли, сильно тронутые осенью, а старый, полный сил дуб только кое-где, больше с севера и запада, начинал желтеть. Ствол мощной колонной уходил в землю, начиная разветвляться боковыми корнями еще в воздухе,— дуб возвышал-
ся над всеми остальными деревьями. Юлии Сергеевне захотелось сейчас увидеть город с его вершины. Она взглянула на часы. Отдых кончился. Нужно возвращаться к прерванной работе.
Минуя свой кабинет, она вошла в комнату матери. Сиделка, медицинская сестра, пожилая и хлопотливая, торопливо встала, пододвинула стул, успев обмахнуть его полой халата.
— Садитесь, Юлия Сергеевна.
— Ну как, мама? — спросила Юлия Сергеевна, нежно поглаживая сухую сморщенную руку, лежавшую поверх одеяла.— Что ты сейчас чувствуешь?
— Лучше, Юленька... Отпустило, легче становится. Дышать легче. Ты иди, тебя, вероятно, работа ждет. Иди, Юленька. Ты у меня тоже замучилась...
Юлия Сергеевна села на низенький стульчик рядом с кроватью матери, не отпуская ее руки.
— Я не устала, мама. Привыкла. Вот посижу с тобой. Поправишься немного, поедем на курорт. Хочешь?
— Там дело покажет, Юленька. Поговорить нам не мешает, если у тебя есть время.
Сестра поправила повязку, вышла. Они помолчали, словно выжидая чего-то.
— Юленька,— сказала Зоя Константиновна,— ты прости меня, никогда не говорила... Ты видишь, совсем я плоха становлюсь. Всякое может случиться. Я не боюсь смерти, нет, пожила достаточно, хватит. О тебе все время думаю,— призналась она, и ее пальцы слабо шевельнулись.— Хорошо, что ты подошла.
— О чем ты, мама?
— О твоей жизни, Юленька. У нас ведь не может быть секретов. У меня их от тебя не было с тех пор, как ты стала взрослой.
— Ты хочешь сказать: с тех пор, как ты стала считать меня взрослой?
— Пусть так,— согласилась Зоя Константиновна.— Ты теперь видный человек, может быть, добьешься еще большего... Не знаю, хочу ли пожелать тебе этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170