— Не знаю. Как повернуть дело, как разъяснить людям.
— Не спорю. Все можно. Мы-то с вами знаем, потенции в нашем народе огромны. Знаете, я инженер, машиностроитель. Есть одно любопытное свойство металлов...
Юлия Сергеевна встала, высокая и стройная.
— Хорошо, Георгий Юрьевич, не надо дальше, я подумаю.
В ее голосе Клепанову почудилось отчуждение и легкий холодок. «Ладно, ладно,— сказал Клепаное.— Тебе хорошо, а мое дело — золотая серединка. А то придется, как школяру, на старости лет...»
— Будьте здоровы, Георгий Юрьевич,— она подала ему руку.— Я подумаю.
— Спокойной ночи, Юлия Сергеевна.
Ночью Клепаное встал, осторожно, стараясь не потревожить жену, оделся и вышел на улицу. «Вот и поднесла нелегкая! — честил он Борисову.— Разбередила! А чего тут гадать? Под дербачевским докладом десять своих подписей могу поставить, в самом деле — дальше некуда. Будить надо мысль, искать, искать надо — душно. Всего только и есть несколько приличных мало-мальски колхозов в области, та же «Зеленая Поляна» со своим одноруким председателем. На село приехать срамно: самый богатый трудодень — килограмм. А сколько килограмм стоит? Копейки! Заладила свое: электростанция, электростанция! На какие шиши?»
Было холодно, снег под ногами поскрипывал, мороз хватал за щеки. Клепаное ожесточенно тер лицо ладонью. Каждому мало-мальски умному человеку ясно: так дальше нельзя, думал он. Нужно что-то менять. Сельское хозяйство сейчас — карточный домик, шевельни пальцем — развалится. Из села словно насосом выкачивают все, что можно выкачать. Да еще навалить на них строительство! Гениальная голова! Черт знает что! И это бюрократическое планирование никуда не годится, Дербачев сто тысяч раз прав: так нельзя. Сам он, Клепаное, по всей совести целиком на стороне Дербачева, Дербачев ему куда симпатичнее и ближе Борисовой. Откуда только могла получиться такая железная лошадь? — с раздражением подумал он. Ходит как в шорах, ни одного шага в сторону, все по линейке. В войну ведь смелой была, подвиги совершала, через комсомол прошла и прочее и вон куда метнула. «Правдиво информировать... Долг коммуниста.
Особое мнение». Нет, Клепаное не дурак, в вашу растутырицу не полезет, лучше всего золотая середина.
Он поднял голову. Во всем доме светилось только окно на четвертом этаже, бросавшее тусклое пятно света на пустынную площадь Революции. Он знал: окно в квартире Борисовой. «Не спит. Вот ведь лошадь». И тут он понял, что боится ее. Как от настывшей на морозе мраморной глыбы, от нее веяло холодом. Ум, логика и ни капли сердца. Что-то головоногое. «Интересно,— подумал он неожиданно,— был у нее хоть один мужик в жизни?»
Время за полночь, странно видеть шумную днем площадь совершенно пустой, с тусклыми фонарями в морозном сиянии. Ему захотелось тепла — лежать на горячем песке у моря, размышлять о приятном, об охоте или грибах. Он с тоской подумал о промелькнувшем отпуске. «Черт возьми, почему жизнь становится все безжалостнее и оглянуться некогда, времени меньше и меньше . Одни дела — скачи на четырех ногах, все плетешься где-то в хвосте».
Втянув голову в воротник, он перешел на другую сторону тротуара, освещенную луной. Несмотря на мрачные мысли, он уверен: совещание не пройдет бесследно. Дурак не поймет, а умный задумается. Уже хорошо. Очень хорошо. Так должно быть. В глаза ему бросилась собственная сгорбленная тень. Он выпрямился, отвернул воротник, вытащил руки из карманов. Перчатки он забыл дома, и кожу на пальцах сразу схватило морозом. Черт знает, когда-то ведь по две смены на высоте выдерживал. Вспомнить хотя бы высоковольтную на Урале, тянули к новым разработкам... Правда, давно, все же... Сразу застыл, как старая баба.
Он не дождался, пока свет в окне на четвертом этаже погаснет, ушел домой.
Выходили газеты, по улицам звенели трамваи, толпы школьников висли на подножках и, завидев милиционера, рассыпались в разные стороны. Мария Петровна Дротова каждое воскресенье приносила к памятнику на Центральной площади цветы и подолгу простаивала перед ним. У его основания с юга затвердевший снег начинал слегка подтаивать.
В начале марта, когда уже пригревало в полудни, Дмитрий вернулся с работы поздно, молчаливый и злой.
Солонцова работала в ночную смену и освободилась раньше. Вася спал, не дождался; он окончательно привык к Дмитрию, каждый раз с нетерпением выскакивал навстречу.
Солонцова подала мужу полотенце.
— Ты сердитый? — спросила она, прикрывая дверь в другую комнату.— Даже не заметил ничего.
— А что я должен заметить? — спросил он, оглядывая комнату, растирая грудь и довольно фыркая.
Солонцова засмеялась.
— Не туда смотришь. Сегодня была в парикмахерской. Как? — спросила она, встряхивая волосами.
Он молча поцеловал ее, и она прижалась к его груди головой, щекой и закрыла глаза.
— Прическу изомнешь,— сказал он, осторожно отодвигаясь. Засмеялся.— Подожди, дай рубашку надеть.
Она почувствовала, что ее веселость сейчас не ко времени, начала бесшумно собирать на стол, поглядывая на него время от времени прозрачными зелеными глазами. Была суббота, и она постаралась, приготовила к обеду студень, борщ и любимую мужем утку с мочеными яблоками. Бутылка хорошего кавказского вина была у нее давно припасена к случаю. С винами в Осторецке небогато, и Солонцова берегла бутылку к празднику. Видя ссутуленные плечи Дмитрия (последнее время он сутками пропадал на заводе — собирали опытный образец свеклоуборочного комбайна), она вытащила из комода красивую высокую бутылку, обтерла ее и с торжеством поставила на отутюженную камчатную скатерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170