— Господи помилуй! Сорок лет жду своих. Кому сказать, что на душе? Душа стосковалась. Все было забыл. Вот перед смертью душа просится на родину.
Старик долго молился. Понемногу он стал успокаиваться и вдруг снова попросил книгу.
— Молится! Лоча землю поминает, — с суеверным страхом говорили орочены. — Дедушка наш страшный стал, как старый медведь.
Громадный костлявый старик подошел к окну, затянутому пузырем. Долго рассматривал он страницы молитвенника и наконец стал что-то чертить на них.
«Мы, Фома, Сергей, Петр, Данила и Василий, высажены лейтенантом Хвостовым в заливе Анива, — царапал старик на пожелтевшей бумаге. — Когда пришли в Томари японцы, мы перешли к ороченам».
Он несколько успокоился, удовлетворенный тем, что написал. Немного погодя он подозвал молодых орочен.
— Вот эту книгу хорошенько сохраните. Чего я там написал, берегите. Скажите: старик перед смертью написал и оставил.
— А японцы знают, что у вас дедушка лоча?
— Знают! — отвечала старая ороченка…
— А лоча придут? — спросил Чумбока.
— Придут, — спокойно ответил старик. — Бог не допустит, чтобы мы зря пострадали... Не допустит, чтобы зря сорок лет... — Старик закрыл глаза и, успокоенный, примиренный мыслью о том, как придут свои и прочтут написанное им, стал тихо отходить.
Через несколько дней Чумбока, плывя к северу, всматривался в даль, туда, где синели горы и где на простор моря вырывался великий Мангму. Он ждал русских сверху, с реки.
Велик, велик Мангму... Но Чумбока уже успел полюбить эти зеленые морские воды, голубые дали и мысы.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ОТКРЫТИЕ
Глава сорок вторая
ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ БУХТА

«Байкал» подходил к Камчатке. Солнце жарко палило. Из океана поднялись вулканы. С гор потянул ветер, похолодало, поднялось сильное волнение.
Невельской приказал вызывать всех наверх. У люка раздался свисток боцмана. Матросы выбегали на палубу с тревожными лицами.
Мчалась лохматая туча с ливнем. Судно накренило. Море впереди казалось огромной круглой черной горой.
Капитан приказал часть парусов зарифить, а часть убрать.
Налетел шквал. Вода вокруг закипела. Хлынул ливень. Зарифленные, тяжелые, намокшие паруса гулко заполоскали. Послышался свист и вой ветра и отчаянная брань боцмана.
Ливень быстро пронесся. Море еще волновалось, но ветер сразу стих.
— Встретили шквал и проводили, Геннадий Иванович! — сказал довольный Горшков. — Так он и прошел.
— Сейчас еще полоса ветра подойдет, — ответил Невельской.
Вскоре поток холодного воздуха обдал судно. Снова нашла туча. Пошел снег. Паруса обледенели. К полудню ветер достиг большой силы. Несмотря на бурю и жестокий ветер со снегом, матросы были оживлены.
— Расея встречает! — сказал Подобин.
— Всю зиму не знали, куда от жары деться… — ответил матрос Шестаков. — А вон и весна пришла.
Хребты затянуло. Ветер ударил с новой силой и засвистел в такелаже. Густо повалил снег. Вокруг ничего не стало видно, кроме черных волн, подымавших и валивших транспорт. Сугробы легли на палубу, матросы посыпали ее песком, чтобы не скользили ноги по льду. К ночи туча ушла, но море еще долго волновалось.
На рассвете ледяные купола вулканов поднялись еще выше и ярко сияли на солнце. Они казались белыми палатками, которые поставлены в небе. В трубу видно было, как громадные волны подбегали к черным подножиям скал и, ударяясь, подымали целые облака пены.
Черные стены камня расступились. Посреди входа в бухту стражами стояли три кривых столба, три громадных черных скалы. Тучи белых чаек подымались с них.
— Три брата! Три брата! — говорили матросы.
С боканцев спустили гребные суда, и на буксире у них судно медленно пошло мимо Трех братьев. Корабль оказался в обширной Авачинской бухте, которая походила на несколько слившихся горных озер. Ее полукольцом окружали высокие и голые каменистые хребты, наглухо закрывая от ветра. Здесь стало теплей и тише.
— Но где же порт и город? — спрашивали молодые офицеры, наводя свои трубы вдаль, в глубину бухты.
— Что вы, господа, пристаете? Не видите, что ли? — сказал невысокий штурманский офицер Халезов. — Вон, смотрите! А то «где», «где»! Как маленькие. Вон видите гряду крутых лесистых сопок? — с досадой сказал Халезов. — Это мыс! За ним еще одна бухта. Крайняя оконечность его — мыс Сигнальный. За этим мысом — Петропавловск. И не спрашивайте меня больше!
Стало видно, как от мыса Сигнального отвалил гребной баркас.
— Заметили нас, — сказал Халезов. — Смотрите, господа, шлюпка идет. Вон, от батареи…
Баркас подошел к «Байкалу». На борт брига поднялся прапорщик морской артиллерии. Он стоял на юте, разговаривая с капитаном. Его баркас развернулся и стал помогать буксировать судно. На трех гребных судах матросы налегали на весла.
Сигнальный мыс стал отходить от берега. За ним на склоне голого кряжа появились хибарки с соломенными крышами. На горе стояла церковь.
Казалось, городок расположен в ущелье на берегу маленького озера.
Легкий ветер набегал на светлую и гладкую поверхность бухты, оставляя на ней сизые рябые пятна. У подножия хребтов вылезли мохнатые сопки и заслонили голые кряжи. Вершина Авачинской сопки стала ниже и выглядела теперь островерхой кучей снега. В стороне, поодаль друг от друга, виднелись еще две такие же вершины, похожие на сахарные головы.
Старший офицер Казакевич изредка посматривал на капитана. «Что-то здесь ждет нас, Геннадий Иванович... — думал он. — Письма из дому? Известия из России? Разрешение на опись Амура?» Офицер, присланный от порта, рассказывал лишь местные новости.
Судно медленно ползло, и как-то вдруг стал подходить и надвигаться на него Сигнальный мыс с рыжими и белыми осыпями камня по обрывам, со скалами и лесами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138