И как истинный английский эмиссар, чем больше дикости видел оп, тем привычней и лучше становилось у него на душе, хоть чувствовал себя и с запиской Кандинских пока еще тревожно. А уже близко было поле, где можно будет почувствовать себя свободным и развить привычную деятельность, пустить в ход выдумки, угрозы и грошовые подарки и где разобщенные племена не смогут долго противиться, когда следом за Остеном, по пути, проложенному им, придут другие.
— Верный путь я нашел! Через логово зверя! Его тропой...
В последних числах мая Остен приехал в Усть-Стрелку.
Андрея Коняева, к которому от дальних его родственников Кандинских была записка у англичанина, не оказалось дома. Казаки не брались строить плот Остену. Они собирались на большие учения, назначенные летом в верховьях Аргуни. Оставшиеся караулить границу рубить лес и плотить бревна не могли — много своих дел.
Атаман в страхе перед Кандинским помог Остену нанять для постройки плота мужиков из соседней деревни.
Староста горных мужиков, сам боявшийся Кандинских как огня, назначил на работу старика Карпа Бердышова.
— Вот самый лучший работник, — сказал он. — Кандинские назначают тебя к барину в услужение, — объявил староста Карпу.
Остен не объяснял, зачем ему плот. Карп и сын его Михайла принялись за работу. В сосняке, на ключе, срубили бревна, свалили их под обрыв, пригнали на Стрелку и на широком каменистом берегу начали сбивать плот вместе с англичанами. Оказалось, что и Остен, и его слуги ловко работают топорами и пилами, инструменты у них с собой в ящиках.
— Скоро в путь! — говорил Остен, покуривая трубку и сидя вечером в палатке на складном стуле. — Оружие, карты с собой. Палатки, провиант, верные спутники и Чарльз и Джеймс. Собаки... Чемоданы и удобства не покинут нас и на Амуре. Там, за пределами России, мы найдем туземцев-проводников...

* * *
После бесед с хитрым англичанином Иван приободрился.
«Может, и пронесет! — решил он. — Нет, еще я власть в Забайкалье!»
Ждали Муравьева.
Он решил принять его у себя.
— Готовь, жена, дом для губернатора... Приедет — пусть у нас остановится.
Лежит Иван после обеда, думает, что, если удастся дать взятку губернатору или хотя бы столковаться с ним, тогда уж все будет спокойно, можно крепко здесь утвердиться...
И опять кажется Ивану, что великие забайкальские степи со всеми русскими и бурятами, с их стадами, юртами и избами — его собственность.
Смугл Иван, широколиц; на бронзовом лице его, как снежинки, редкая борода и усы; хитро, зорко поглядывает на людей.
«Забайкалье мое! Англичане и те про нас знают!»
А то вдруг рассердится Иван, заверещит, закричит тонко, по-азиатски, крепко выругается. Крик, шум, грохот... Все Ивану не нравится: плохо домашние дом убрали, не те ковры, не так полы натерты... Губернатор после царя второй человек в государстве, а бабы поскупились барахло из сундуков вытащить...
По Забайкалью ветры редки. Но весной и ранним летом дуют они иногда по целой неделе и по две. Потом вдруг ветер стихает, и до следующей весны стоит над Забайкальем тишина. Летом томит жаркое солнце, зимой все живое бьет мороз, а воздух не шелохнется. Широка забайкальская степь, привольна и тиха. Не губит в ней ветер человека, не мучает его, дает забайкальцу подумать свою глубокую думу, когда едет он верхом на низкорослом коне своем, не бросает ему в глаза пыль и песок горстями.
В субботу вечером колокол звонил к вечерне. Дул ветер, туча красной пыли стояла над Кяхтой. Другая туча — поодаль, в степи, — скрывала Маймачен. Словно громадные дымокуры, стояли в степи два города, русский и китайский, и выбрасывали из себя клубы пыли. Казалось, тысячи пудов песка поднял ветер над степью и гонит, гонит их в Монголию и сыплет во все стороны на желтую, сожженную еще в прошлом году, мертвую степь.
В такую пору городские люди злы, сидят в домах, пыль ест кожу, саднит в глазах...
— Губернатор в Кяхте! — в страхе толковали домашние, не зная, как с такой новостью подступиться к хозяину.
Задрожал Иван от злобы. Но тотчас же стих, поник, смирился. Велел подать мундир коммерции советника и пешком пошел к купцу Кузнецову, где остановился губернатор.
— Принимать не велено, — строго отрезал Ивану молодой офицер.
Два дня без толку пытался Кандинский попасть на прием к губернатору. Уже ветер стих и солнце сияло над степью, а молодой генерал все не принимал его. Все кяхтинцы перевидали Муравьева, уже везде перебывал губернатор, и даже простой народ знал его в лицо. Китайцы из Маймачена и те познакомились с Муравьевым, а Кандинского он и близко к себе не подпускал.
— Кандинскому очень желательно с вами, Николай Николаевич, побеседовать, — просил за соседа купец Кузнецов. — Он ведь все припишет моей интриге.
— Не принимать! — спокойно отвечал губернатор.
У подъезда стояла запряженная коляска.
Еще в Петербурге Муравьев слыхал о всесильных по Забайкалью богачах Кандинских. Ему было известно, в какой кабале держат они не знавшее крепостного права сибирское население.
— Каждый мой шаг — вызов здешним воротилам. Я разгромил стачку золотопромышленников и чиновников, пресек злоупотребления откупщиков, отставил продажных Пятницких и Мангазеевых... Но я знаю, что в Петербурге здешнее золото делает дело против меня. И там нет департамента, в котором не было бы моих ненавистников.
Все же Муравьев надеялся, что такую его деятельность царь поймет и оценит.
— А Кандинским, этим царькам Восточной Сибири, пора положить конец!
В служебных делах Муравьев был опытный человек. Он знал, как надо поступить, чтобы на неугодного человека посыпались доносы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138