— Нет... — ответила Маша; вдруг она покраснела. «Неужели, узнав о ее бедности, все отвернулись?» — подумал Невельской.
Он стал рассказывать ей о своем предстоящем плаванье. Ему захотелось заинтересовать Машу, приподнять перед ней завесу, скрывающую от нее огромный прекрасный мир, о котором вряд ли она что-нибудь знала толком.
— Ах, как вы счастливы должны быть! — сказала она. — Увидите весь мир, такие удивительные страны! Да вы, верно, и так много видели!
Он сказал, что бывал во Франции и Англии, в Греции, Италии, Алжире.
— Как бы я хотела в Париж! — воскликнула Маша.
Она опять задумалась; какая-то неприятная мысль, кажется, снова овладела ею.
— Да, а как ваше фортепиано? Я слыхал, вы покупку прекрасную сделали? — спросил Невельской, желая рассеять ее.
Маша сразу развеселилась и посмотрела на него с радостью.
Она подошла к инструменту, стоявшему в углу, открыла его, зажгла свечи и, усевшись, стала перебирать ноты.
Она проиграла Невельскому несколько вещей. Он слушал ее с удовольствием.
На душе у него стало тепло и хорошо. Он почувствовал потребность высказать ей все, что его волновало.
— Давайте сбежим! Поедемте кататься! — заявила вдруг Маша.
Они уехали на острова.
Открытый экипаж тихо катился по аллее, под развесистыми ветвями огромных дубов.
— Я откроюсь вам, Маша, — говорил он, беря ее за руку. — Я иду в путешествие не только для того, чтобы видеть разные страны. У меня есть цель.
— Какая? — воскликнула Маша, вспыхнув от любопытства.
— Теперь наконец, когда у меня есть корабль...
Она слушала с захватывающим интересом.
И тут он заговорил, что Россия бедна, что народ русский темен, что морские пути имеют огромное значение для развития народа. Он сказал, что в Сибири есть река Амур, текущая в Восточный океан... Что это океан будущего...
Маша слушала и улыбалась, все еще во власти вспыхнувшего в ней интереса. Энергия, которой дышало его лицо, его движения, и эта таинственность, с которой он начал свой рассказ, и эта поездка на исходе летнего дня среди леса — все было увлекательно. Она только плохо понимала, что он говорит. Само название реки — Амур — понравилось, но Восток и проблемы, которые он собирался решать, были темны и чужды ей, как и разговоры о бедности народа. Разве ей мало своей бедности! Он напомнил ей о горьком ее положении. Она привыкла думать и мечтать совсем о другом. Желая поддержать разговор, она сказала, что две ее подруги — сестры-сироты, воспитывавшиеся с ней вместе в Смольном, поехали в Сибирь к родным, и это, верно, очень ужасно! Все так жалели их. Маша сказала, что она задержалась в Петербурге и что жаль уезжать, а надо, и не хочется.
А капитан вдруг вспомнил каких-то неприятных ему людей и стал говорить, что ему чинят препятствия, обманывают, не дают позволения на исследование, которое он должен совершить. А тем временем англичане или североамериканцы могут занять берег Сибири...
Это уж было совсем непонятно!
«При чем же тут американцы? — подумала Маша. — Сибирь — и американцы... Ведь американцы — это совсем другое. Там белые плантаторы, индейцы, черные невольники... Ведь там тепло...» Она теперь уже ничего не понимала, но только чувствовала, что ради России ее молодой дядюшка решил пожертвовать собой и что-то сделать где-то там, в Сибири.
Ее только смущало, что ему препятствуют и что он заботится о народе. Разве не все благополучно при императоре Николае? Странно, о каком тяжелом труде во имя будущего он говорил? Ведь все прекрасно и все правильно, император все знает — так их учили.
В рассуждениях дяди было что-то очень простое, будничное, даже смешное, совсем не похожее на ту прекрасную жизнь, к которой ее готовили и о которой она мечтала.
Маша была способная, послушная и старательная девушка. Она прекрасно училась в Смольном, много читала по-русски и по-французски и считалась одной из самых лучших учениц. Она была отличная рукодельница, и поэтому ей приходилось вышивать халаты и другие красивые вещи, которые в подарок императрице и царским дочерям делали воспитанницы. И она была из тех немногих, которые подносили эти подарки своими руками.
В институте приучали молиться, любить царя, царицу и их детей. Смольнянок вывозили лишь на дворцовые праздники да на народные катания на пасху. Жизнь за стенами Смольного казалась девицам сплошным праздником, и к этому они готовились. Юных смольнянок приучали видеть в царе Николае идеал мужской красоты, и все они только тех мужчин считали красивыми, которые на него походили.
Но вот, выйдя из Смольного, Маша увидела, что жизнь за его стенами совсем не такова, как представляли себе институтки.
Маша поняла, что она бедна, бедней подруг, что вокруг не праздник, как думали в Смольном, а серая жизнь. Но, несмотря на эти разочарования и собственные неприятности, она совсем не хотела отказываться от своих девичьих идеалов.
Мария Петровна покачала головой, встретив Машу и Невельского, показалось, сама была довольна, что племянница проехалась с капитаном. Невельской был озабочен и словно смущен. Он сидел недолго, ласково простился с Машей, просил ее кланяться матушке и передавать привет всем родным.
— Жаль, Маша, что больше не увидимся, — говорил капитан. — Очень, очень жаль! Завтра я ухожу в Кронштадт и уже более не вернусь...
«Какой прекрасный человек!» — подумала Маша.
Когда он прощался, ей вдруг стало жаль, что он уезжает. Он шел куда-то... Не все ли равно куда... У него была какая-то цель, еще не ясная ей.
Но после того как он ушел, она взглянула на тетушку и сказала, как бы в пику ей:
— Ах, тетя, но он совсем не красив!
Эполеты дяди, мундир, пленивший тетушку, из-за которых та, очевидно, и приняла кузена за писаного красавца, — все это не удивительно для Маши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138