— Кто пойдет из мастеровых? — спросил Казакевич.
— Яковлеву надо бы дать отпуск, раз он отличился на ремонте.
— Яковлеву обязательно. И Шестаков... Подобин — это бесспорно. Войтехович — тоже обязательно.
Невельской и Казакевич составили список. Решили, что утром пойдет пятнадцать матросов. С ними трое унтеров: Бахрушев, Войтехович и Лысаков.
— Еще для присмотра юнкер и поручик Попов, — сказал Невельской. — На каждые пять человек назначить по унтер-офицеру. И еще разбить всех на пары. Пусть друг за друга отвечают...
— Только вот как с Веревкиным? Ведь он штрафованный? — сказал Казакевич.
— Пусть идет в паре с Яковлевым. Тот серьезный и непьющий. А молоденького Степанова — с Иваном Подобиным...
Утром матросы садились в шлюпку. Алехи Степанова среди них не было. Он печально стоял у борта.
— Разве Степанова мы не назначили? — спросил у Казакевича капитан.
— Яковлев просил его не спускать. Говорит, что он всех расспрашивал, как сманивают людей на берегу и куда их потом девают...
— Ну, это еще ничего не значит.
— Мало ли что мальчишке взбредет в голову... Еще успеет пошляться в портах, вся жизнь впереди.
Казакевич сегодня отправлялся в Портсмут с Халезовым и офицерами.
— А где Яковлев? — спросил вдруг он.
— Эй, Яковлев! — крикнул боцман.
— С кем же Яковлев теперь?
— Он с Подобиным.
— Что ты как вор на ярмарку собираешься? — сказал ему боцман. — Уже офицеры сходят...
Яковлев живо спустился по трапу, он взглянул испуганно на Казакевича, уже сидевшего в шлюпке. Сегодня лейтенант не сердится, не взыскивает. У всех настроение праздничное, идут на берег, люди погуляют, посмотрят железную дорогу с паровозом.
Шлюпки пошли.
На берегу Казакевич, отпуская команду, сказал: — Братцы, помните, вином не напивайтесь! Кто вернется пьяный, тому на берегу больше не бывать. Яковлев, Шестаков и ты, Подобин, — в помощь унтер-офицерам — смотрите за товарищами и остерегайте их...
Яковлев поглядел на «Байкал». Там маячила над бортом светлая голова Алехи. Казалось, Яковлев что-то еще знает о нем и беспокоится.

* * *
На главной улице, которая похожа была на петербургскую Большую Морскую, в маленьком магазине, где проверялись и выверялись хронометры, Казакевича встретил хозяин, любезный господин необыкновенной толщины. Он уже знаком был и с капитаном, и с Казакевичем и знал, что русский бриг следует на Камчатку. Сказал с живостью:
— А я недавно проводил туда китобоя! Там, говорят, богатые моря!
Толстяк влез на высокий круглый стул за конторкой.
— Какое время! Какие открытия! — восклицал он.
Седой сухопарый приказчик принес хронометры.
— Россия — великая страна! — рассуждал толстяк. — Я хотел бы когда-нибудь сам поехать в Россию, но я больной человек и не могу путешествовать.
Увлекаясь, а отчасти из деловых соображений, он говорил так и русским, и американцам, и итальянцам.
— Никто не закупает в моем магазине таких усовершенствованных приборов, как русские. Русские капитаны не жалеют денег, я это заметил. Россия богата! К нам приходят каждый год корабли с русским зерном. Очень хороший хлеб! У вас не то что во Франции. Во Франции, я уверен, все произошло из-за распущенности и голода. Несколько лет подряд были неурожаи! Но теперь, слава богу, бунт подавлен!
Казакевич, расплачиваясь, поддержал восторги англичанина:
— Да, в нашей стране много хлеба, золота, мехов!
— Золото в Сибири стоит горами! — добавил штурман Халезов, знавший по-английски. — Каждый может наломать, сколько хочет.
Толстяк, держа в углу рта сигару, кивнул штурману, показывая, что понял шутку.
— Но говорят, в России не умеют разрабатывать свои богатства! — заметил разговорчивый хозяин. — Китобой рассказывал, что в Беринговом и Охотском морях можно заработать миллионы, а нет русских китобоев! Надо приглашать иностранцев! Вот мой отец был француз. Он был великий мастер, уехал в Англию и стал настоящий англичанин. Так же надо звать людей в Россию. Они займутся делом, возьмут все в руки! И дело пойдет! Говорят, что русские хорошие земледельцы, но не скоро научатся и станут китобоями! О! Это трудное дело!
В магазине толстяка бывали моряки со всего света. От них он знал множество новостей. Его клиенты вели разговоры о колониальных товарах, о ценах на фрахт, об открытии новых земель, об удачных захватах во всех странах света. Толстяк представлял себе все, что делается в морях земного шара.
Все, что он говорил, не было новостью для моряков. За время стоянки брига в Портсмуте они еще более почувствовали, что с открытиями надо спешить.
— Но почему вы полагаете, — спросил мичман Грот, румяный белокурый великан с юношеским пушком на припухлой и красной верхней губе, — что русские не бьют китов?
— О! Это не просто! Нужна особенная сноровка. Русские — земледельцы, континентальный народ. Китобоями они быть не могут! Тут нет ничего обидного. Всякое дело требует призвания. Ведь вот не делают в России хронометров! — весело сказал он.
Толстяк долго еще рассказывал о том, что он тяжело болен, что у него плохое сердце и ужасное ожирение — он так толст, что не может нагнуться, чтобы завязать себе шнурки на ботинках. Что он не ходит пешком, а берет наемную карету. Что у портсмутских извозчиков есть поверье, что после него бывает удача, и поэтому они охотно возят его, иногда даже бесплатно.
Когда старший лейтенант и офицеры вышли из магазина, какой-то усатый, коренастый пожилой человек, с красным толстым носом, размахивая руками, стал подзывать проезжавшую мимо карету.
Он, видно, давно заметил, что в магазин вошли офицеры-иностранцы. Усач с большим терпением прохаживался по тротуару, надеясь оказать им какую-нибудь услугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138