Наоборот, он был нежным, и слезинка скатилась по ее лицу, оставляя на щеке сверкающий ломаный след. И она повесила эти носки на спинку своего кресла, развернув его к электрическому обогревателю, так, чтобы они высохли.
В завершение этой интерлюдии самым непонятным оказалось то, что Бет Джексон все-таки заказала у молодого человека шесть глиняных вазочек для своего отделения. И заказ этот пришел в офис медсестры Торн. Не как важная посылка, а скорее как неожиданная, и когда ее открыли, это чем-то напомнило те далекие дни до того, как была централизована система закупок. Тогда все эти ящики открывали с неким тайным интересом, задором, как будто это были подарки на Рождество. Но это шло, несомненно, в нарушение порядка, а медсестра Торн, помня это, забыла вытащить счет или вытащила и забыла, что она это сделала, а помимо этого, заодно и напрочь запамятовала, куда она его положила. И, естественно, через три дня она не вписала этот счет в учетный список.После этого, как следует сосредоточившись, она попыталась восстановить эту сцену в памяти по частям… как Альберт вносит открытую коробку, широкий сосновый ящик, прижимая его к груди… его белое лицо, перекошенное гримасой непонятной внутренней борьбы, а там, где его подбородок касался ящика, или это она так вспомнила, виднелся верх одной вазы, в кружочках из мягкой древесной стружки… и в стружке же лежал, почти спрятанный, дважды сложенный, синий квадратик счета.И затем он ушел. Фактически ей удалось вспомнить только цифру – 10.95, нарисованную на крышке коробки черным карандашом, и эту цифру она занесла в лист расходов и затрат. Из-за того, что она не была точно уверена в этой цифре, а может, отнеслась к этому с пренебрежением, она нацарапала эти четыре цифры так, что их почти невозможно было различить.
– Это насчет тех глиняных ваз, Эл, – говорила Бет Джексон в офисе медсестры Торн.Это должно было быть вопросом (Это насчет тех глиняных ваз?), если отталкиваться от способа, которым Элеанор Торн привыкла отвечать. То есть просто: «да, это так, Бет», – и с терпеливой улыбкой пристально смотреть на собеседника.– О, так вы, значит, слышали? – спросила Бет, допуская, что та же самая улыбка терпения используется по отношению к провинностям других.– Что я имею в виду, так это следующее, Бет: если мы ведем расчеты с поставщиками, которым неизвестна наша внутренняя процедура – (хотя каким образом новый поставщик мог появиться без моего ведома?), – это влечет за собой неприятности, в частности, для меня. Понятно, о чем я?После этого Бет нахмурилась.– Почему, что это значит? – спросила она.– Вот например, что за проблема у вас с этими глиняными вазами?– О, это потому что я ничего не сказала про тот заказ, – ответила толстая Бет таким беспечным тоном, как если бы они были две хорошенькие девушки и болтали о своих возлюбленных. Тем не менее Бет тут же представила заново свое отделение гинекологии и свою собственную Джейн Уард, распаковывающую, в отсутствие Бет, коробку с глиняными вазами и деятельно набивая древесной стружкой шахту мусоросжигательной печи, а вместе со стружкой, вероятно, засунув в печь и сложенный счет. Теперь этого уже никак нельзя было проверить.– Факт тот, Эл, что мистер Роджерс попросил меня с этим вопросом разобраться.– Он говорил с вами об этом?– Сказать по правде, Элеанор, у меня насчет этого других мыслей и не было. Когда я об этом думала, мне странным образом казалось, что все в порядке. Но все же это не наше дело, и я сказала это Джейн: «Если они нашли способ отчитаться о своей работе мистеру Роджерсу, другой классный способ, то это сохранит вам нервы». И эта несчастная девочка!– Ваша Джейн? Джейн Уард? Она там тогда была?– Джейн, бедняжка! Вы знаете, как она дотошна в этой процедуре – я это называю «красной лентой», – я могу сказать вам, что она была почти что в слезах. «А теперь послушайте, – сказала я ей, – это не наша забота, скажу я вам! Мы здесь для того, чтобы присматривать за женщинами, а не для того, чтобы подписывать эти бумажки каждый раз, когда вы что-то пытаетесь улучшить! Что они по этому поводу будут делать, их дело и больше ничье. И это то, за что им платят!» После двадцати восьми лет работы я обязана знать, каковы мои обязанности, Элеанор, и как раз это я ей и сказала! – И это было на девять лет больше, чем могла представить медсестра Торн.– Как случилось, что она была распакована, Бет? Должен же быть ответ.– Да, конечно, к моему собственному стыду, когда пришла посылка, меня там как раз и не было. Хотя я не скажу, что в таких условиях это что-то бы поменяло.– Нет?– О нет, я была в Хиллкресте с доктором Стивенсом! Я думала, что вы знаете.– Да, понимаю.– Я имею в виду, в тот раз была моя очередь дежурить в Хиллкресте, вы должны об этом знать.– Конечно. Значит, это Джейн Уард вскрыла посылку?– Когда я пришла, Джейн была очень взволнована. Я хотела бы, чтобы это не пошло дальше нас двоих, Эл, но я думаю, что это Альберт. Ужасный ребенок.– Какая нелепость!– Элеанор, я то же самое ей и сказала! Но вы себя знаете. И она такая растеряша! «Непробужденная» – я так ее называю. И нашу милую Барби, кстати, тоже.Джейн Уард была самой молодой медсестрой в Клинике, фактически на год моложе Барби Минтнер. Но Барби была гораздо красивей.– Бет, это нелепо! – повторила Элеанор с волнением, но вполне довольным тоном.Бет понизила голос.– Да, не думайте, что я обвиняю Альберта, слава богу, этот бедолага делает свою работу. И, Эл, когда я думаю, что ему в голову может взбрести!..– Да, – пробормотала Элеанор, – могу себе представить…– Короче, мы должны заставить девушек подумать об их настоящем, Эл, а особенно Джейн и Барби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56