Они танцевали эксцентрично, отбивая ритм кичливыми и жеманными па. Вскоре они уже по-настоящему скакали, словно безумные, сохраняя при этом серьезные, замороженные, неподвижные лица.Это было настолько необычным, что привлекло внимание трех девушек. Они прекратили танцевать и теперь молча смотрели на отплясывающих Тривли и его приятеля, кивая в такт и вежливо поаплодировав в конце композиции, перед тем как запись снова заиграла.Фрост между тем шел своим собственным путем, продолжая обыскивать комнату, в то время как крошка Джин лежала на спине, вытянув вверх одну руку и подкидывая перец, пригоршню за пригоршней, и большая часть перца оседала у нее на волосах. Затем Фрост вынырнул из комнаты, на секунду замер, осмотрелся вокруг с безумным видом и удалился в глубины дома.После махджунга и мескалина доктор Эйхнер настолько сконцентрировался на своих машинках, что не заметил даже прибытия Тривли, а несколькими минутами позже он сполз с кресла вниз и теперь сидел, развалившись, на коленях посреди груды машинок, в состоянии, близком к коме.Затем случилось так, что Тривли, выполняя нечто вроде фантастического кружения дервишей, споткнулся о доктора, и когда он, раздосадованный этим, стал вставать, то наконец узнал его. Его реакция напоминала реакцию разъяренной кошки.– Ээээээээээээээээщщщщщщ! – прошипел он сквозь зубы, отпрыгивая назад и съеживаясь на диване. – J'accuse! Я обвиняю! (фр.)

– закричал он, наполовину присев и глядя бешеными глазами и указывая на доктора. – Voyeur! Voyeur! Вуайерист! (фр.)

Доктор Эйхнер, с наполовину прикрытыми глазами, подернутыми коматозной пеленой, оставался неподвижным, и казалось, слышал только так, как человек может слышать во сне.Тривли в свою очередь набрался наглости и, поднимаясь из своего полуприседа, снова указал на доктора, а затем повернулся к девушкам со словами:– Вы видите здесь помешанного человека! Этот человек… одержим!Между тем его друг к нему присоединился и, стоя над доктором, издавал короткие бессвязные издевательские звуки и прикусывал свой палец перед недвижным телом как повторяющий жест краткого роспуска. Неожиданно Тривли взял его за руку для поддержки.– Я теряю силы, – сказал он, кладя его руку себе на голову. – О, как я ненавижу эксцентричных людей! – вскричал он страдальчески. – О, как я их не выношу! – Затем, словно волна прошла, он подтянулся, встал и заговорил с угрожающим спокойствием: – Видимо, он не смеялся последним, в конце концов!И сказав это, с гордо поднятой головой он снова отошел, он и его друг, отбивая ритм высокомерными размеренными шагами. 21 – Что же нам теперь делать? – безнадежно спросила Барби, как будто бы им предстояло получить хорошую взбучку, а Ральф снова целовал ее.Из-за необычайных событий этого вечера пара отложила свои планы насчет похода в «Месье Крок», и всю вторую половину ночи они сидели на заднем сиденье кабриолета, едва ли взглянув на экран больше, чем дюжину раз.В течение трех показов «Грозового перевала» Барби много плакала, иной раз от стыда, прося поддержки, но в основном от легкого замешательства, а позднее от какого-то грустного счастья. Она снова и снова внезапно усаживалась и отворачивала лицо.– Ты думаешь, что я ужасная, – говорила она. Это регулярно происходило в те моменты, когда Ральф отворачивался в сторону, чтобы прикурить или смешать напиток.– Не будь дурочкой, – говорил Ральф, целуя ее с нежностью, а девушка продолжала умолять:– О Ральф, ты действительно… действительно любишь меня?– Конечно.– Что конечно? – хотела она услышать снова.– Конечно, люблю тебя, – повторял он.И девушка вздыхала и прижималась к нему, как будто ничего не хотела больше, чем только быть вот так, вместе, навсегда.Но в конце концов экран погас, и над огромным парковочным пространством, оживающим в блуждающих огнях, зазвучал национальный гимн, и Ральф предложил поехать в мотель. Для Барби это прозвучало так скандально, что она залилась слезами.– О, ты думаешь, что я ужасная, – всхлипнула она. – О, ну почему я это сделала? Ты же знаешь, что я не хотела! Почему? Я не хотела! Ты вынудил меня это сделать – ты меня вынудил, и теперь ты меня ненавидишь! О, как бы я хотела умереть! – И она попыталась спрятаться в дальнем углу на сиденье, отвернув лицо, а Ральф нежно гладил ее по голове и ободрял ее, притягивая к себе ее лицо и осторожно высушивая слезы поцелуями.На пороге пансиона, где жила Барби, она сказала, что им больше не следует разговаривать или целоваться, поскольку это может заметить миссис МакБерней. Но тем не менее она взяла с Ральфа обещание позвонить на следующий день в Клинику, потому что завтра, в воскресенье, была ее смена, и наконец прошептала:– Ральф, ты же веришь мне – правда? – что я никогда… Я имею в виду, ты же знаешь, что ты единственный, кто когда-либо…– Да, я знаю, – сказал юноша, очень польщенный. 22 Фред Эйхнер не помнил, как он добрался до кровати в предыдущий вечер. Он проснулся в отвратительном состоянии, со вкусом желчи и помоев во рту, и это был почти что полдень.– Соедините меня с Мартином Фростом, – сказал он, подтащив телефон к постели и набрав номер последнего.– Мистер Фрост? Видите ли, мистер Фрост больше не занимается этими услугами. Это служба секретарей-телефонисток.Было что-то в голосе девушки, что заставило доктора сделать паузу и на мгновение засомневаться.– Это… это Джин?– Простите?– Джин, крошка Джин. – Последние слова выдавились из горла доктора с уморительной нерешительностью, как будто зацепившийся рыболовный крючок.– Это служба секретарей-телефонисток. Как я понимаю, мистер Фрост покинул страну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56