Так что, вернувшись от окна, рассеянная, Барби не заметила, как, объезжая откосы с гравием, к Клинике подъехала машина.Это был желтый кабриолет, и первым впечатлением девушки было, что сидящие в ней люди – это звезды кино, поскольку оба они носили темные очки; молодая женщина за рулем с потрясающими солнечными волосами, наполовину спрятанными под блестящий черный платок, и ее лицо казалось коричневым, как первоклассная выделанная кожа. Она остановила машину перед дверью Клиники, и молодой человек вылез наружу, земной красавец, его одежда, как показалось, была дорогой и небрежной. Когда он повернулся спиной, чтобы закрыть дверь и перекинуться парой слов с компаньоншей, которая коротко приподняла руку и улыбнулась, перед тем как уехать, Барбаре на мгновение показалось, что это был Тайрон Пауэр, и сердце ее растаяло. В следующий момент молодой человек повернулся, чтобы подняться по ступенькам Клиники, заметил Барбару в окне, замедлил шаг и, глядя на нес, помахал рукой и заулыбался, и все это, несомненно, адресовалось ей. И тогда она осознала, хотя и не без шокирующей раздвоенности чувств: осознания и возникшей за этим обиды, что это был племянник фармацевта мистера Эдвардса, Ральф, из университета. И она ясно и четко видела теперь: то, что ей показалось усталой, декадентской улыбкой, оказалось попросту его мальчишеской гримасой. Ей захотелось разозлиться на него за это, и на один момент это практически произошло, потому что, когда он первым ей помахал, она распахнула от удивления рот. Теперь же она сжала губы и сорвалась прочь, с обиженно поднятой головой, как будто он снова, во второй раз за столько дней, попытался заглянуть ей под платье. 6 У Барбары Минтнер была пара солнечных очков, но она их никогда не носила, за исключением тех случаев, когда она ходила поплавать. Она это иногда делала в субботу днем, когда у нее в Клинике был выходной день. Если бы она одела их в любом другом случае, не будучи при этом кинозвездой, она почувствовала бы себя смущенно или даже глупо. И хотя сияние солнца могло раздражать ее, когда она выходила на ланч из Клиники, солнечные очки оставались для нее роскошью, претенциозностью, которой у нее никогда и не было. Кроме того, у нее были огромные прекрасные голубые глаза.Тем не менее, когда она видела других в солнечных очках, за исключением людей на пляже, это сбивало ее с толку, потому что она всегда думала, что это кинозвезды или президент и всегда тщательно их разглядывала.Однажды она купила роскошный тур в Голливуд, который включал в себя ланч в «Браун Дерби», и самая впечатляющая вещь, которую она когда-либо видела в жизни, была в этих могильно-серых, темных и одиноких фигурах, сгорбившихся в молчании под странными тарелками, и таких зловещих за своими задымленными очками, что бедная девочка не могла опознать ни единственной живой души.– Это знаменитый режиссер, Бунюэль, – сказал экскурсовод об одном серьезном мужчине, который сидел отдельно, ел и пил без единого взгляда вокруг, спрятав глаза за парой мертвенно-черных солнечных очков; и долгое время после этого Барби чувствовала, сидя в кинотеатре, некое предвкушение, дожидаясь титров, искала это имя – Бунюэль. Позже она начала сожалеть, что не Хичкока или Сесиль Би де Милль она увидела в «Браун Дерби». Но она никогда, даже на секунду, не сомневалась в угрожающей важности людей в черных очках, а также в их праве носить их.Так что, стоя за прилавком в диспансере и видя, что Ральф Эдвардс даже сейчас в темных очках, она так разозлилась, что ей захотелось схватить их, выкинуть и прищемить его нос.– Привет, – сказал он почти отсутствующим тоном. Он только вешал свою куртку, хотя прошло уже десять минут с того момента, как Барби увидела его на ступеньках Клиники. После этого она была вынуждена полностью изменить линию поведения, хотя таковая едва ли была вообще продумана.– О, привет, – прохладно ответила она, как будто не ожидала его увидеть, впрочем, в любом случае ее это не волновало.По каким-то причинам это вызвало в нем смех, и когда он подошел к прилавку, он снова по-мальчишески улыбался. Под темными очками его зубы смотрелись как кусочки скошенной слоновой кости. Они были такими ровными и выглядели даже несколько фальшиво, и осознание, что эти зубы наверняка настоящие, пришло к девушке с раздражением и угрозой.– Где мистер Эдвардс? – сказала она, пытаясь прийти в себя, оглядывая холл, а затем посмотрела на свои часики, даже не разглядев, сколько времени, и пытаясь отдышаться, хотя это ей не удавалось. – Фармацевт, – быстро добавила она специфическим тоном, который должен был убедительно доказать, что она не желает повторения последнего представления молодого человека.– Вы любите музыку? – спросил он без смущения, неожиданно наглым голосом, как бы в порядке вещей, продолжая улыбаться, покачивая головой из стороны в сторону. И он сунул руку в карман рубашки, вынул нечто, что оказалось двумя билетами на школьный концерт. Но правда скрывалась в том, что все это время, начиная с его неожиданного смешка, недовольство на лице девушки проступало все больше и больше, неистово, неудержимо, так что теперь, когда она подняла голову, оказалось, что она явно сейчас взорвется от возмущения и заплачет, так что он замешкался и спросил с неподдельным сочувствием:– В чем дело?Затем Барби, очевидно, ошибившись, а может, наоборот, все правильно поняв и от этого расстроившись, раздраженно сказала, прямо туда, где находились его глаза, задымленные, загадочные, за обидными очками:– Со мной все в порядке! В чем дело с вами? И сказав это, она резко повернулась и, оставивРальфа Эдвардса, стоящего за прилавком, широко разинув рот, промаршировала вниз по холлу, уже без слез, но в оцепенении от шока и удивления, которое граничило, но не соприкасалось, с фактически откровением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56