Вы следуете моим рассуждениям, Фрост? – спросил он настоятельно, дотрагиваясь до руки Фроста, а в ответ огромная глыба передернула плечами.– Почему живой в прошлом? – с заметным усилием наконец выдавил он, и доктор снова впал в молчание, и они продолжали идти, с торжественной сосредоточенностью, и это каким-то образом отличало их от всех остальных пешеходов.– Несколько минут назад, – внезапно продолжил доктор, – вы предполагали тщетность опротестования прошлого – тщетность раскаяния, или даже того, что сиюминутное достижение негативно – или достижение того, что сюминутно… Хороший вопрос… – Затем они достигли перекрестка, и доктор Эйхнер оборвал свой монолог, словно, пока не загорится зеленый, он не имел права продолжать.Привлекательная, никем не сопровождаемая девушка, шагавшая вслед за ними, с вызывающим равнодушием бросила пару взглядов в их сторону, на которые они не обратили внимания, и теперь она посмотрела на них сначала с подозрением, а в конце концов с грубой презрительностью. Когда зажегся зеленый, она быстро обогнала их и промаршировала вперед.– Мускатный орех, – снова вернулся к теме доктор, когда они начали пересекать за ней, – содержит по меньшей мере один серьезный алкалоид – а эффект индийской травы и так хорошо известен. Так вот моя точка зрения такова: наша основная перспектива, наша система… ценностей, скажем так, может подвергнуться изменениям – решительным изменениям, которые мы можем не принять в расчет – выверить, пока – это моя точка зрения – мы не будем готовы принять его, такое изменение, – в расчет! Теперь. Теперь, значит…Неожиданно Фрост запнулся, коротко дернув доктора за собой. Они уже дошли до студии и стояли напротив, как раз на другой стороне улицы. Отсюда грандиозное здание в кремовой штукатурке могло напоминать почти любой большой современный кинотеатр, но из-за скромных размеров шатра оно выглядело несколько более официально, как государственное учреждение, а на пешеходной стороне, примыкающей к нему, вытянутая двойная очередь людей двигалась по направлению к входу.– Там, – сказал Фрост, поворачивая голову в указующем жесте в сторону очереди, в то время как доктор Эйхнер, взглянув на Фроста в полном непонимании, последовал за его взглядом и отчетливо разглядел промелькнувшего Тривли, оживленно беседующего со своим другом, в голове очереди.– Ах да, – мягко сказал доктор, перекосившись, как будто от глотка крепкого, выдержанного бренди. – В самом деле там.Цепочка людей двигалась быстро, и когда он снова посмотрел в сторону очереди, Тривли и его компаньон скрылись за углом, в вестибюле студии.– Пойдем, – сказал Фред Эйхнер, – и будь бдителен. – Они трезвым шагом пересекли улицу и присоединились к уменьшающейся очереди, непринужденные и спокойные, привлекая внимание всех, кто стоял рядом.– А билеты там спрашивают? – внезапно спросил доктор у Фроста.– Без билетов, – сказал Фрост, и эти реплики, казалось, давались ему с болезненным усилием.– Ты будешь разбираться с разрешением на вход, – проворно сказал доктор, казалось, первый раз присматриваясь к окружающей обстановке, угрюмо оглядываясь но сторонам и закидывая голову, чтобы посмотреть на шатер. – Что будут показывать? Я очень мало знаю о видео. – Но они уже зашли внутрь, в шатер, и продвигались дальше, в застеленное коврами фойе студии, и пока что нельзя было понять, чему же все-таки будет посвящена данная телепрограмма – и доктор внезапно занервничал, в тревоге вопрошая: – Да? Какова суть этого, Фрост? Что здесь будет?– Шоу зубоскалов, – выдавил наконец Фрост, и его слова прозвучали так мрачно, словно смертный приговор. 17 Студия для съемок была довольно большой и, как и положено в таких местах, вполне комфортабельной.Доктора Эйхнер и Фроста без вопросов впустили вовнутрь, и они заняли два из нескольких оставшихся свободных мест в заднем ряду.Публика в студии пребывала в праздничном настроении, так что, по всей видимости, какой-то этап шоу уже был в самом разгаре. На сцене, или, точнее, на подступе перед сценой, расположенном выше, чем места для публики, со стеклянной контрольной будкой справа, – шли последние приготовления к съемкам шоу. За большим столом в центре сцены были поставлены пять тяжелых кресел, а вокруг них закреплялись огромные камеры и микрофоны, и процессом вовсю руководил человек в рубашке с короткими рукавами. За столом перед каждым креслом были расставлены пепельницы, стаканы и маленькие графины с водой, которые время от времени проверяли и переставляли.Публика между тем не сидела в бездействии, а была вовлечена в крикливый диалог с хорошо одетым молодым мужчиной, который стоял около микрофона рядом с левым первым рядом. Он громко и одобрительно смеялся в ответ на реакцию публики и наклонялся вперед, гримасничая и подмигивая. Он говорил необычно громким голосом, почти что орал.– Ну так мы собираемся хорошенько повеселиться здесь сегодня вечером! Подумайте об этом, мы же всегда здесь веселимся!Он фанатично улыбнулся и сложил чашечкой руку у своего уха в преувеличенной попытке расслышать ответ аудитории.– Да! – закричали они.– Я имею в виду, разве не так?– ДА!Доктор Эйхнер, мимоходом осматривая первые ряды, чтобы увидеть Тривли, сидел, вытянувшись в струну, на своем месте, ошеломленный и смущенный поведением ревущей толпы. Он едва не начал жаловаться Фросту, когда внезапно наконец заметил Тривли, сидевшего на краю ряда, очень близко к сцене. Доктор немедленно полез во внутренний карман пальто, чтобы вытащить маленький бинокль, «Зейсс 6X15», и продолжил, стараясь не показаться чрезмерно подозрительным, смотреть в направлении Тривли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56