Думгар выразил некоторую обеспокоенность: пустынная дорога несказанно огорчала его. Он предполагал, что увидит на ней стремительно приближающуюся черную точку. И тут около него опустился на землю Крифиан.
– Милорд, – кашлянул он деликатно. – Может, мне слетать на разведку? У меня больше опыта.
Призраки хотели было обидеться, но Думгар пресек их недовольство одним властным движением.
– Вы меня обяжете, милорд, – сказал он. – Мессир Зелг так взволнован, что на нем просто лица нет. В преддверии Бесстрашного Суда я бы оценил это состояние как критическое.
– Уж сегодня-то ему крайне важно сохранить лицо, – подтвердил Дотт.
– Одно крыло там, другое здесь, – пообещал грифон и взмыл в воздух. – Минутку.
Зелг невольно залюбовался прекрасным зрелищем: могучие крылья вознесли Крифиана под самые облака, и полуденное солнце облило его золотом. Сверкающий грифон несся по небу с оглушительной скоростью и в считаные мгновения скрылся из глаз. А спустя обещанную минуту он спикировал вниз, пролетев чуть ли не вертикально мимо крепостной стены, и доложил голему:
– Он уже на подходе. Я скомандую, когда хор должен вступить с приветственной ораторией.
– Почему же мои призраки его не увидели? – удивился Думгар.
– Вероятно, причиной тому не такое острое зрение, – дипломатично отвечал грифон. – У них другая специализация.
Дальше началось нечто невообразимое.
Грифон издал громкий гортанный крик, и, подчиняясь ему, хор пучеглазых бестий грянул «Одинокого паука» – лирическую и пронзительную мелодию, последние такты которой дописывались в творческом экстазе сегодня ночью.
Кехертус ринулся к воротам, простирая передние лапы к долгожданному родственнику и восклицая:
– Дядя! Дядя!!! Дорогой мой!
При этом все его глаза растроганно блестели.
Потянулись за Кехертусом граждане Виззла: Иоффа, Альгерс, Ианида, Гописса, Нунамикус Пу – и многие другие, осчастливленные прибытием дорогого гостя. Они шептали что-то неразборчивое, но крайне приветливое и дружелюбное и изо всех сил предлагали прибывшему блюдо с торжественным подношением.
Шаркал ножкой Карлюза; кланялся, как маменька учили, Такангор Топотан; приветливо махал белоснежным платочком король Юлейн и посылал время от времени воздушные поцелуи. Не менее радостными выглядели и члены его свиты, включая огромного, как медведь, бурмасингера Фафута, на чьем лице застыла, как изваянная в граните, широкая улыбка.
Многоног-распорядитель Гвалтезий взял в каждое щупальце по яркому флажку и теперь напоминал волнующийся на ветру цветник.
– Какая радость, какая радость для нас для всех, – то и дело повторял Узандаф Ламальва да Кассар, промакивал уголок глаза рукавом.
– Рад встрече, рад, уж так рад! – бормотал князь Мадарьяга, паря на локоть выше красной ковровой дорожки.
И доктор Дотт, порхая у самого плеча Зелга, вторил ему:
– Необыкновенная радость. Я вне себя!
– Прошу пожаловать, милорд Гигапонт, – гудел Думгар.
Зелг тоже изобразил крайний восторг и пролепетал:
– Я счастлив приветствовать дядю нашего славного друга Кехертуса в своем скромном замке…
Потом беспомощно оглянулся и горячо зашептал:
– Думгар.
– Да, ваше высочество.
– Думгар, я хочу уточнить одну деталь.
– ?
– А где же дядя?
Впервые за долгое время невозмутимая физиономия голема что-то выразила. Кажется, крайнюю степень растерянности.


* * *


Малое прекрасно!
Эрнест Шумахер

Впоследствии, когда пытались разобраться, кто первым подбросил идею о гигантских размерах дяди, крайнего так и не нашлось.
Думгар апеллировал к невообразимым габаритам самого Кехертуса и к его одобрительному отношению к идее снять ворота с петель.
– Если милорд Кехертус намного младше милорда Гигапонта и, я извиняюсь, гораздо менее известен, – говорил он, – то сам собой напрашивался вывод, что дядя достиг особо крупных размеров.
– Имя-то, имя! – вскрикивал Мадарьяга. – Вы вслушайтесь в звучание. Кого могли наречь Гигапонтом? Только исполинского крошку.
– О нем часто пишут газеты, – шелестел Узандаф. – Газеты пишут только о выдающихся и очень заметных персонах.
И мумия тут же сделала краткий обзор статей, посвященных Гигапонту.
Чаще всего пресса сообщала о его очередной женитьбе.
– Дядя – убежденный холостяк, – пояснял Кехертус. – Не может и недели вытерпеть в браке, но пользуется неслыханной популярностью у дам. Сплошную неправду пишут, что он все время женится. На самом деле он все время разводится.
Кроме того, пресса расписывала чрезвычайную живучесть Гигапонта и его умение выходить победителем из любой схватки.
– Я же говорю: дядя пятьдесят семь раз женился и пятьдесят семь раз остался в живых. Обычные дяди погибают в ласковых объятиях первой супруги.
Пресса утверждала, что только размеры Гигапонта помогли ему избежать верной гибели.
– Мне и в голову не пришло, что вы не видели портрета дяди! – защищался Кехертус. – А снятые ворота его просто покорили. Он в восторге и тронут до глубины души, что с моими родственниками случается крайне редко. Я и не упомню, видел ли его когда-то настолько счастливым.
– Вот-вот, не видел! Вообразите, каково мне было, – жаловался Зелг. – Все машут, все говорят какие-то приветственные слова, а я никогошеньки визуально не обнаруживаю. Вот признайтесь честно, кто видел дядю своими глазами?
– Я, – молвил Крифиан. – Но тут нет ничего удивительного. Грифоны отличаются уникальным зрением. Это наша национальная особенность.
– Я, – вздохнул Кехертус. – Мне его маменька как-то показывала при случае. А потом я опирался исключительно на родственное чутье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140