«Московская правда» недалеко ушла от газет страны водяных.
Но ещё более суровая правда состоит в том, что «Московская правда» Ц тип
ичная российская газета. «МП» по стране тысячи. «Независимая Газета» Ц
одна в своём роде, «Коммерсант» Ц один в своём роде. Моя возлюбленная «Ли
монка», основанная мною, не имеет аналогии и прецедента, а вот «МП» Ц имя
ей Легион хуеты. И даже если вдруг читаешь в «МП» что-нибудь правильное, п
о жизни верное, на фоне всех остальных ослиных мозгов Ц правильное скро
мно даёт дуба среди ослиного зловония окружающих материалов. Газета для
недочеловеков.

ПРОГУЛКА ЗАКЛЮЧЁННЫХ

Я слышу как хлопает кормушка в камере рядом. Сейчас, секунды… Тело напряг
ается. И вот он, Ц хруст открываемой кормушки. «Доброе утро! Подымаемся!»
Я вижу мутное пятно Zoldaten в квадрате стальной двери. Гнилая муть его формы и н
еразличимые без очков черты лица. Я откидываю одеяло и встаю. На мне белые
высокие шерстяные носки, ноги голые. Трусы. Зато плотно защищена грудь дв
умя футболками и свитером. «Какое на хуй доброе утро. Тюрьма. И такие стать
и как у меня».
Рядом со мною встаёт Иван. Аслан лежит, потому что втроём всё равно не разв
ернёшься. Иван, в воткнувшихся в задницу трусах, пузатый молодой верзила,
выкладывает только ему понятным способом свои домашние одеяла. Он одене
т сейчас штаны и уляжется в них меж тех же одеял. Только в штанах и в том, что
он прячет простынь, и состоит его «подъём».
Я складываю простынь по длине вдвое, выкладываю её на шконку, прижимаю ру
кой, как это делала моя возлюбленная крошка Настенька, всякий раз с болью
вспоминая её. Её жест приглаживания был вызван необходимостью и ленью. Ш
естнадцатилетняя, она не выросла тогда выше 1 метра 57 сантиметров, и потом
у не могла взмахнуть простынью над кроватью, как взрослый человек. А ещё е
й было лень, она была ещё сонная, глаза ещё закрыты. Думал ли я, что буду кажд
ое утро повторять её жест в тюрьме. Из-за недостатка места, простынёй не в
змахнёшь. Тюремное синее одеяло я также складываю по длине и покрываю им
шконку. Бросаю на одеяло, сорвав её с вешалки у меня в ногах, Ц вонючую фуф
айку. Иду к дальняку и, открыв кран, отливаю в вонючую вазу. Если, конечно, пе
рвым не прорвался на дальняк Иван. Отлив, я запрыгиваю в штаны. Натягиваю и
застёгиваю куртку и сплю уже в момент когда ныряю под фуфайку. Подъём ест
ь, но он же и отбой. На следующие пару часов. Сон впрочем уже не тот. Минут че
рез пять-десять дверь открывают. Приехали за мусором. Два Zoldaten в фуфайках, с
тележкой, а на ней два бака: больший для общего мусора и меньший Ц для бут
ылок и чёрствого хлеба. К счастью Иван плохо и муторно живёт. Всю ночь он н
е спит, шелестит газетами, и к подъёму обычно всё ещё не угомонился. Он изы
мает кулёк с мусором из нашей корзины и кладёт её в бак Zoldaten. «Чай?» -осведомл
яется Zoldaten. «Не, не нужен» Ц мямлит Иван. Он вообще плохо говорит. Еврей, он им
еет целый букет Ц «мечта логопеда» во рту. Иногда трудно понять что он пы
тается сказать.
Чай у нас свой. Как и два кипятильника. Их чай тёплый, налит прямо из бака на
кухне, и от него хочется ссать. Я долго поначалу пил их тюремный чай, пока м
не не забросили кипятильник. Zoldaten закрывают дверь, Иван сморкается как изв
ерг. Аслан, тем временем заправивший свою кровать, плюхается обратно, укр
ыв голову и ноги рубашками. Я погружаюсь в неглубокий утренний сон. Дёрга
юсь как ошпаренный, если натыкаюсь во сне на мою последнюю любовь Ц крош
ечную Настю, и отпихиваю её, нет, только не это! «Ты жил в Раю, и Рай разрушил
сон!» Ц успевает улыбнуться гибкая девчонка. «Больше этого у тебя не буд
ет…» «Будет, будет!» Ц разделываюсь я с ней поспешно. Она уменьшается, но
успевает приподнять платье. На выпуклом животе школьницы детские труси
ки с малинкой. Я свирепею. Место покинувшей мою сетчатку крошки заменяют
мои чудовищные уголовные статьи. Их я тоже выпихиваю из сознания. Слышу, к
ак вдруг воет по-волчьи рядом Аслан. Чечены, они же ночхи Ц волки Ц им сле
дует выть. Повыв Ц он долго и яростно скрипит зубами. (Позднее, к одиннадц
ати, он проснётся и расскажет мне, что видел во сне покойного отца, стрелял
с ним вместе из автомата, обнаружил в колодце антенну и вычислил, что там
находится американский солдат, и открыл по нему огонь).
Из открытого окна дует холодом сентябрьской ночи, я предполагаю, что там
светает. Если встать, то видна жёлтая невысокая стена со спиралью колючк
и на ней. За стеной мирное дерево и мирная деревянная грейдерная башня, с с
ечением шестиугольника, расширяющаяся к низу. Воля за стеной, там где гре
йдерная башня, или всего лишь другая часть тюрьмы, мы не знаем. Если встать
, но у меня никакого желания вставать. В приблизительном сне проходит час.
Потому что с семи хрустит открываемая кормушка. Баландёрша в белом халат
е. Иногда ей предшествует Zoldaten. «Завтракаем? Каша манная?» или «Завтракаем?»
«Спасибо, нет» Ц отвечаю я, приподняв голову. И закрываюсь опять фуфайко
й. Последующие минут 30-40 проходят в отбивании атак Насти и уголовных стате
й. Пытаются прорваться и более мелкие взрывоопасные предметы: девочка-д
ощечка Наташка, мои книги, наша с Настенькой спальня, она, сонная, пьёт утр
ом чай как хитрая лиса из блюдечка.
«Гуляем?» Ц в кормушке появляется голова Zoldaten, ответственного за гулянье,
как бы начальника смены. «Гуляем». «Через пятнадцать минут». Этому я рад. В
сё. Конец мучениям. Я вскакиваю. Умываюсь. Готовлю леденцы в кулёчке. Готов
лю два куска картона Ц помещать на них ладони при отжимании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115