Ребёнок? Женщина тут не причём, ведь это ей кате
горически физически необходимо Ц «на ручки». Когда она теряет это желан
ие, то превращается в женщину-мать.
Тюрьма Ц это место, где живут оставленные женщинами мужчины. Это угнета
ющее место. Здесь a priori невесело, ибо что весёлого в стаде, состоящим из одних
только козлищ? Там, где не бродят грациозно блеющие и взбрыкивающие от же
лания козочки, что весёлого? Тюрьма Ц это место где терпят, претерпевают,
сидят, парятся, подвергаются несвободе, где отдают лучшие годы, где остав
ляют молодость, где «погибли юность и талант». На самом деле все эти вышеп
еречисленные наказания не есть абсолютные, и потому неудобны, но и не стр
ашны. Самое страшное в тюрьме Ц это отсутствие возможности совокуплени
я, соития, так именно мне хочется сформулировать, чтобы избегнуть вульга
рности. Ибо речь идёт о серьёзной и страшной теме, где вульгарность неуме
стна.
Мужики так поэтому и строги друг к другу в тюрьме, так дисциплинируют и ас
кетизируют себя иерархией, придуманной ими, потому что они мстят женщине
, тщась напрасно заменить её, забыть её. Потому, говорю, и придумали себе ие
рархию: воров в законе, авторитетов, смотрящих, бродяг, мужиков Ц потому ч
то не над кем экзерсировать, осуществлять мужескую свою интервенцию, агр
ессию. Объекта, женщины, Ц нет. Потому агрессия направлена на всех чужих
придуманной иерархии. Воровской способ жизни (ход) так же иллюзорен и так
же подлинен, как литература. И так же жалок, заменитель. Ибо ничто не замен
ит слизистой пизды. Институция «пидоров» и «опускания» используется в т
юрьме, как правило, как наказание, как порицание, вынесенное тюремным кол
лективом. Источником удовольствие наказания пидоров служить не может.

В тюрьме нет возможности соития. Она начисто отсутствует. Но мы умело обм
анываем себя. О, как зэки умеют обманывать себя. Как мужчины без женщин уме
ло изобретают себе женщину. И возможность соития.
Сама женщина Ц уже возможность соития, его знак. Идя по улице, входя в мет
ро, я безошибочно, пятнами замечал объекты, работал как радар. «Эта, эта, во
т эта…» Женщина сводится к промежности. Рисунки на стенах туалетов безош
ибочно правы Ц выделяя главное. Сны зэка также правы, выделяя главное. Мо
й Суккуб, я вызываю его по желанию, не имеет головы, вернее он, голову имеет,
но невыразительное пятно головы. Зато детали задних частей, ляжек, живот
а, и сочащейся дыры Ц прорисованы гипер-реалистически.
Вся улица в любой данный момент знает о грозящей возможности соития. Как
ой-нибудь проспект Мира. Реализуется одна, но возможностей Ц сотни. Женщ
ина едет на службу. А её сопровождают возникающие, отмирающие, сменяющие
ся возможности соития. Лиза, ты едешь на службу, и так как ты не очень чисто
плотна, от тебя несёт только что совершённым соитием. И те самцы, кто оказы
вается рядом, морщат носы, внюхиваясь, трепещут крыльями носа. Честнее бы
ло бы встать на углу, нагнуться, приспустить трусики, и дать себя иметь. Вс
ё равно тебя только что имели. Подумаешь, помешают в тебе ещё, горячим коло
м. Одним. Другим. Третьим. Содрогнёшься, подтянешь штанишки на ягодицы, опу
стишь юбку, поедешь в метро. Хлюпая. В переходе обнаружишь, что из тебя кап
лет. А по ноге течёт.
Остановишься…
Хватит порнографии. Если мыслить научно, то вся подтянутая, пружинистая
нервность существования идёт не от пресной головы, но от яиц, от взбрыкив
ающей дыры, от промежности. Разуму человек обязан умением прятаться за у
глом здания от автоматной очереди, изобретением замков, систем сигнализ
ации, то есть всё осторожное пошло от разума. А всё отважное, предприимчив
ое, всё требующее риска, налёта, нахрапа, быстрого насилия Ц у мужчин; или
быстрой сдачи крепости, отдачи ворот, стыдного, но сладкого впускания чу
жого, мгновенного сговора с ним («какой нахал, ну я присела, вот. входи…») Ц
у женщин, всё это от промежности.
Лиза, я сижу в тюрьме, а ты живёшь у Олимпийского, твои окна выходят на лета
ющую тарелку Олимпийского, и ты видишь из твоих окон вход в Олимпийский, и
фрагмент летающей тарелки этого стадиона. Ты живёшь с парнем, совсем лох
ом, мне говорили, с тихим евреем. Ты завела себе послушного мужа, так думаю,
никто тобой не командует. Ты командуешь им. Я бы хотел, Лиза, выйти из тюрьм
ы даже если бы только для того, чтобы тебя выебать. Вряд ли твой тихий евре
й способен тебя выебать, как это могу я, зэка. Я не был послушным мужем, я пыт
ался пресечь твои попытки прелюбодействовать с чужими. Я готов был разби
ть тебе губы и расквасить нос, но не давать прелюбодействовать. Лиза, я не
очень преуспел в этом…
Лиза, помнишь, я приехал к тебе утром, зимой. Ты впустила меня в квартиру, со
нная, и улеглась додрёмывать в халатике, тёплая, и я улёгся с тобой. Я лежал
и рассматривал тебя. У тебя были раздражённые, как бы зацарапанные губы, п
одбородок, и я сказал: «Что, всю ночь целовалась с бородатым?» Ты застеснял
ась и заулыбалась виновато, потому что я угадал: ты действительно целова
лась с бородатым. Другого объяснения быть не могло, не щётку же ты целовал
а… Он не так давно ушёл на свою службу, этот анонимный, бородатый тип. Он пи
л у тебя весь вечер коньяк, он купил три сорта рыбы горячего копчения (я зн
ал этот магазин, мы туда ходили с тобой за продуктами, он рядом, там продаю
т такую рыбу, как раз эти три сорта). Он пил коньяк, а для тебя он купил неско
лько бутылок сухого красного вина.
«Целовалась с бородатым? Ну что ты, милый, здесь никого не было, Ц с удовол
ьствием солгала ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115