Одно и то же лицо. Он
лишь с годами прояснил своё видение мира и теперь картина того братства
ребят и девушек, братской семьи, о которой он мечтал, бродя в то далёкое жа
ркое лето 1976 года в Нью-Йорке, дана им в «Очертаниях будущего». Я всегда был,
есть и до последнего вздоха останусь социально-политическим автором. В
этом моя сила. Если Вы этого не понимаете Ц то Вы близорукий издатель. Как
можно разрезать меня на писателя и политика, объясните? Подозреваю, что е
сли бы в 1976 году неизвестный никому Эдуард Лимонов принёс бы Вам книгу под
названием «Это я, Эдичка» Ц Вы бы её не напечатали, сославшись на то, что э
то социально-политическая книга. И заподозрив, что это non-fiction, а вы очень ред
ко издаёте non-fiction.
Издатель (молчит, звуки его дыхания): ху-фу, фу-ху Ц хух…
Я: Вам следует продолжать издавать Довлатова, это политически корректны
й писатель, как Вы Ц политически корректный издатель. Я Ц политический
писатель и политический заключённый. Вы сумели один раз зацепить деньга
ми писателя Лимонова, ну а вкуса, силы и мужества и веры не хватает, чтобы п
родолжать быть его издателем. А ведь много веры и не нужно. Я уже крупнейши
й писатель современного мира. ФСБ и тюрьма постараются, сделают меня Вел
иким.
Издатель (фыркает): Кхе-кхе…
Я: Я с Вами разговариваю без сюсюканья, без умолчаний, без жеманного кокет
ства живого человека. Я наполовину бронзовый, и потому называю себя «Вел
иким писателем» as a matter of fact, как бизнесмен назвал бы «обширными» какие-нибудь
залежи урана или самым крупным в мире назвал бы, скажем, тракторный завод.
Мне брехня давно уже не нужна. Брехня и ложная скромность унизительны. Но
продолжим… Вы хотите от меня роман, но я их не пишу Ц последний написан в
1990 году. Ещё в середине 80-х годов критик Николь Занд догадалась, и писала в «
Ле Монд» обо мне: «Его роман Ц его жизнь.» Вот и печатайте главы моей жизн
и. Каждая глава моей жизни Ц мой роман. Вы здесь в России нечутки, как брёв
на или как сапоги. И не развиты.
Издатель: Что касается аванса за «Монстров» и «Книгу воды» Ц могу предл
ожить рублёвый эквивалент 2500 долларов США. А там уже будем надеться на хор
ошие продажи.
Я: Мне мало этих денег. И мне непонятно, почему за «Книгу мёртвых» Вы выпла
тили мне десять тысяч аванса, за книгу о Быкове Ц 5 тысяч долларов, и так и н
е начали выплачивать проценты с продажи, хотя ведь сами писали мне в тюрь
му, что «Охота» продаётся очень хорошо". Что, в течении полутора лет моя це
на как писателя драматически уменьшилась в четыре раза? Этого быть не мо
жет, потому что пол-России осведомлено о том, что я в тюрьме. У меня складыв
ается впечатление, что Вы пользуетесь тем обстоятельством, что я нахожус
ь в тюрьме.
Издатель: По поводу Вашего последнего письма. Мне неприятно и жаль, что Вы
пишите о том, что Вам приходится выпрашивать и ждать денег. Это неправда, м
ы за всё заплатили далеко вперёд
Я: Поскольку все мои деньги конфискованы следствием, то даже продуктовые
посылки в тюрьму мне оплачивает мой защитник. Пребывание в тюрьме, кстат
и Ц дорогое удовольствие. Я предполагал, что пребывание в тюрьме даёт мн
е право на некоторые небольшие льготы в отношениях с моим издателем, как
то: дружеский аванс, какие-то деньги в счёт публикации следующей книги. За
мной долгов не числится, первая же книга вернула бы Вам эти несколько тыс
яч долларов. Вы ведёте себя хуже, чем когда я был на свободе…
Аслан: Эдуард, у тебя больше не осталось твоего шоколада?
Я (шуршу бумагами): Держи! Осталось немного…
Аслан: Спасибо партийцам.
Нет, Издатель не понимает, кого он издаёт. Такое может быть. Близкие даже л
юди однажды перестают понимать, кто ты. Моя первая жена Анна знала лучше м
еня мои стихи, но расставшись со мной, потом не могла понять последующего
моего творчества… Ни жанра, ни смысла текстов «Русское» и «Золотой век».
«Что это? Зачем?» Когда я написал мой первый роман, те, кто любил мои стихи, г
оворили мне: «Поэт ты отличный, а вот проза тебе не удается. Ну зачем ты ста
л писать прозу. Только позоришься с этим…» В 90-е года, те, кто был в восторге
от моих «романов», не захотели понимать мою журналистику. «Ты отличный п
исатель, зачем ты лезешь в беллетристику? Пусть этим занимаются бесталан
ные патриоты, но ты Ц в „Савраске“?!» Они морщили носы и считали, что я загу
бил свою репутацию тем что стал публиковать статьи в «Советской России»
. Впоследствии суждено было появиться и тем, кто любил мою журналистику, н
о не верил в мой политический талант. «Журналист ты был от Бога, но в полит
ике, в политике ты ничего не понимаешь. Политика Ц грязное дело», Ц гово
рили они снисходительно и банально.
Если бы я слушал моих близких и окружающих меня людей, я бы так и остался у
меренно пьющим московским поэтом, в треснувших очках и с корявой физионо
мией. И сейчас выдёргивал бы морковку со своих шести соток, задумчиво оти
рал бы её о фуфайку и хрустел бы морковкой, разговаривая с соседом о первы
х заморозках. А не сидел бы в Бастилии, как государственный преступник. На
прашивается только одно возможное объяснение поведению близких: люди п
о природе своей реакционны, неподвижны, они совсем не хотят, чтобы ты был б
ольше их. Они намеренно тянут тебя назад, в свой вонючий улей. Помню алкого
личка Наташа Медведева, жена, радовалась, когда мне случалось напиваться
. «Edward, She is very happy to see you drink», Ц с изумлением открыл мне наш общий друг Тьери Мариньяк.
Это всё происходило в середине 80-х годов в Париже. Выглядело её удовольст
вие якобы непонятным и неуместным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115