Ко мне явились королевские гонцы с приказом: либо переехать в другой замок – подальше от побережья, либо предстать перед судом. Я снова сослалась на болезнь и не двинулась с места, понимая, что любое передвижение сейчас грозит смертельной опасностью. КОРОЛЕВА – НАКОНЕЦ! У Сомерсета опять начались неприятности. Мне было жаль его, потому что по-своему он был добр ко мне. Я думаю, это ему я обязана тем, что никто не запрещает мне слушать Мессу.Казалось, он завоевывает себе поддержку в стране, в то время как Уорик утрачивает популярность. Сомерсет намеревался сместить его, но Уорик был коварен и все более обуреваем жаждой власти. Он совсем возвысился и стал теперь герцогом Нортумберлендским.Вскоре он заявил, что раскрыл заговор, устроенный Сомерсетом с целью убить его, Нортумберленда, и захватить власть. Сомерсет был арестован и отправлен в Тауэр по обвинению в покушении на завладение троном для своих наследников.Имелись доказательства, что он собирался сместить Нортумберленда, но это само по себе еще не было преступлением. Однако Нортумберленд твердо решил уничтожить своего врага, и, поскольку он был самым могущественным человеком в стране, Сомерсета признали виновным и приговорили к смертной казни.Он принял смерть с достоинством и был похоронен в часовне св. Петра между Анной Болейн и Катариной Хоувард.Беспринципный Нортумберленд и мой брат, все более тяготевший к Реформации, вызывали у меня очень тревожные чувства.К моему величайшему огорчению, пришло письмо из Тайного Совета и еще одно от короля. Прочитав их, я очень расстроилась, хотя после того, как им стало известно о моих замыслах, я постоянно ожидала с их стороны каких-нибудь решительных действий.Если до сих пор мне разрешалось следовать своим религиозным убеждениям, теперь, видимо, все должно было измениться.Брат требовал, чтобы я следовала новой религии, признанной официальной. А я-то воображала, что мне позволено то, что запрещено другим. Разве это не возмутительно, писал он, что такая высокая особа, как я, не подчиняется ему? Я поняла, что это значило. Отказываясь повиноваться установленным законам, я проявляла неповиновение по отношению к нему. Неестественно, продолжал он, что его собственная сестра ведет себя подобным образом. Мне напоминали, что в дальнейшем такое неповиновение недопустимо и повлечет за собой наказание, которому подвергаются все еретики.Что он этим хотел сказать? Что меня сожгут на костре? Повесят, колесуют и четвертуют? Или, поскольку я была особой королевской крови, он бы удовольствовался моей головой?Он заканчивал тем, что не желал высказываться далее, иначе ему пришлось бы выразиться еще категоричнее. Единственное, что он имел мне сказать, это то, что он не потерпит нарушения законов и тем, кто решится на это, следует остерегаться.Это была откровенная угроза, и мне было грустно сознавать, что мой некогда кроткий брат стал орудием в руках правивших нами людей, так как королем был фактически Нортумберленд, а Эдуард им только значился.Я просто не могла поверить, что, окажись я лицом к лицу с братом, он бы стал говорить со мной в таком тоне; у меня не было сомнений, что письмо ему продиктовал Нортумберленд.В одном я была тверда: я не откажусь от Мессы. Я должна оставаться твердой. В любой момент моя миссия могла стать мне ясна. Я была уверена, что по всей стране люди ждали меня… надеялись на меня… и я не должна предать их.Я решила посетить брата и убедиться, будет ли он так же суров со мной лицом к лицу.Я приехала в Лондон в холодный мартовский день. Это был рискованный поступок, но ситуация того требовала. Я взяла с собой небольшую свиту, чтобы сделать свой въезд более парадным. Прием, оказанный мне по дороге, изумил меня. Люди выбегали из домов с возгласами: «Да здравствует принцесса Мария!»Многие присоединялись к моему кортежу, и я с огромной радостью заметила, что у некоторых в руках были четки. Этим они провозглашали свою приверженность католической вере. Они хотели, чтобы я видела, что их вера – это и моя вера.Это согревало мне сердце. Я опасалась встречи с братом, но эти добрые люди придали мне мужества. Эта поездка показала мне, что у меня даже больше сторонников, чем я смела надеяться. Я не верила тогда, что и вправду множество людей по всей стране ждали меня, молясь о приближении того часа, когда я сотру с лица земли еретиков. Значит, я была права, отказавшись от побега. Мое место – среди этих людей, полагавшихся на меня.Я тронулась в путь со свитой из пятидесяти человек, но, когда мы подъехали к городским воротам, со мной было уже до четырехсот человек, и улицы были настолько заполнены толпой, что трудно было по ним пробраться. Что скажет мой брат о таком приеме, подумала я. Впрочем, он скажет то, что ему велит Нортумберленд.К этому моменту я осмелела. Я должна была встретиться с членами Совета, но меня поразил вид Эдуарда. Он сильно ослабел по сравнению с тем, каким я его видела в последний раз, и его мучил кашель. Мне стало очень жаль его, и ко мне вернулось то чувство любви, которое я испытывала к нему, когда он был ребенком. Он выглядел таким болезненным – почти что хрупким, – слишком юным для свалившейся на него тяжкой ноши. Было трогательно видеть, как он пытается принять вид, достойный короля, и кидает на меня суровые взоры.Он сказал мне, что, бросая вызов Совету, я нарушала волю нашего отца.– Ваше Величество, – ответила я, – императорскому послу Франсуа ван дер Дельфту было дано обещание, что меня не станут принуждать отказаться от Мессы.Брат отвечал мне, что он не давал никаких обещаний ван дер Дельфту, и несколько наивно добавил, что он, вообще, только год как принимает участие в государственных делах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133