Освободился вмест
е с лагерным другом в Сыктывкаре. У приятеля в лагерном поселке жила знак
омая безмужняя женщина с малолетними детьми, переночевали у нее. Скитале
ц спал на кушетке в кухне, его друг с женщиной и ее детьми в комнате. Скитал
ец все еще не был близок с женщинами, ему не спалось, прислушивался ко всев
озможным звукам, а ночью его разбудил товарищ и велел идти… к ней. Он робел
, стеснялся, но, чтобы не быть смешным в глазах товарища, пошел. Так приобре
л еще и начальный опыт любви, мог теперь считать себя мужчиной. Единствен
но не понравилось, когда товарищ потом в вагоне критически отзывался о н
екоторых достоинствах той женщины: что жирновата, по-видимому оттого, чт
о работала в пекарне. Скит об этом, увы, ничего не мог рассказать, как ни рас
спрашивал приятель. Он лишь помнил собственную неловкость, как прислуши
вался к дыханию спящих тут же детей, и ничего более.
На станции «Тайга» за кружкой пива они расстались. Скиталец направился н
а вокзал, чтобы поехать домой, но не доехал: тот, кого однажды взяли на учет
в Институте промывания мозгов, должен, выбравшись из него, убраться как м
ожно дальше с максимальной скоростью. Короче, он тут же с новым сроком был
направлен «доучиваться» в другой регион страны, о котором потом рассказ
ывал примерно столь же лирично: «На пеньки нас ставили, раздевали и колам
и били, били нас колами…» Вообще-то впечатляюще.
Ему, действительно, приходилось не сладко, но нельзя сказать, что он не был
подготовлен к лагерным трудностям: еще в Москве, когда общался с ворами н
а Марьинском кладбище, наслушался рассказов о тюрьме и лагерной жизни, в
едь тюремная жизнь является основной темой у людей, чья профессия Ц вор
овство. Но если воры в законе пользовались в лагере привилегиями, положе
нными им по закону, Скиталец, в отличие, скажем, от Васи Котенка, ими пользо
ваться не мог, потому что не был принят, как Вася, в закон. Эта его мечта не у
спела осуществиться; таким образом, он считался фраером. Поскольку он зн
ался на воле с ворами и даже авторитетными, воры считали его приближенны
м к себе, не обижали, не обделяли воровским куском, когда было возможно. Ег
о можно было считать пока что проходящим кандидатский стаж…
Закончился и второй срок. Обожженный опытом, он, нигде не задерживаясь, пр
евратившись в невидимку, добирался в Москву. Наконец это ему удалось осу
ществить, хотя на какой-то станции, где вышел из вагона проветриться, его
чуть было не забрали заодно с какими-то гавриками, затеявшими на перроне
драку. Отделался благодаря проводнику своего вагона, заступившемуся за
него.
Все эти годы он мечтал о Марьиной Роще, о встрече с друзьями, но о матери не
думал. Слухи доходили, что в доме Скита живет тот дядя, который когда-то об
ратил внимание на их бедственное положение; не хотелось Скитальцу осваи
ваться в этой непривычной обстановке, он был свободолюбив, привыкший к в
ольной жизни. А друзья… Марьинские воры… Им хотелось рассказать о многом
, например, как ему плохо от того, что с ним в лагере не считались, поскольку
он не был принят в закон. Он, конечно, понимал: ничего еще в своей жизни воро
вского не совершал, только вертелся около воров Ц не основание для прин
ятия в закон, но он же… сочувствующий, как фраерами принято про некоторых
говорить.
Он понимал, что иные его друзья могут уже и в тюрьме оказаться, с этим всег
да надо считаться в воровской жизни, но кто-нибудь, может, все же присутст
вует и кладбище Лазаревское наверняка на месте. Хотя, конечно, надо будет
как-то обеспечить тылы, значит, надо считаться с рамками малоприятной фр
аерской цивилизации с ее регламентом и правилами, как то: прописка и труд
оустройство. Мать вполне искренне клялась достичь в этом вопросе максим
ального, дойти аж до самого Калинина. Ему и самому тоскливо было в дальних
неласковых краях, и он уже имел опыт: могут туда запрячь, даже если ты ниче
го плохого не сделал, просто потому, что ты уже состоишь на учете, как с ним
уже и случилось на станции «Тайга». Он не очень верил в благополучный исх
од в вопросе прописки, в этом тоже у многих имелся достаточный опыт, тюрьм
а никогда легко не расстается со своими питомцами, но можно было и надеят
ься, учитывая, что он еще ничего из себя не представлял в уголовной жизни.

Однажды он направился в нарсуд. Уселся в коридоре на стульчике, чтобы осм
отреться, сориентироваться. Дверей в коридоре много, в которую сунуться?
То и дело проходили люди, мужчины, женщины, но вот он заметил девушку, выхо
дящую из одной двери Ц и больше, кроме нее, он ничего вокруг не сознавал.
Он, конечно, с интересом присматривался к женщинам. Это естественно. Ведь
до тюрьмы их не знал, после лишь Анюту, ту женщину в прилагерном поселке. Т
еперь он с новым интересом стал смотреть на них. Раньше, собственно, и не б
ыло никакого интереса, хотя каких только историй, связанных с любовью, ем
у не приходилось слышать в тюрьме… Он даже не умел предаваться самоудовл
етворению, хотя знал, что другие этим занимались: он не умел создавать в во
ображении моменты любви, способные вызвать извержение, потому что не зна
л их. Этот же человеческий акт в тесной жаркой комнате, когда рядом сопели
малолетние дети, не дал ему в сущности ничего, кроме самоутверждения Ц у
него уже была женщина.
Он помнил девушек, с которыми воры жили на кладбище, когда его, бывало, про
сили покинуть шалаш, когда воры, особенно Тарзан-здоровяк, часто таскали
их туда. Скит помнил, как доброжелательно они все над ним насмехались, вып
ытывая, знает ли он уже, что это такое, не хочется ли ему попробовать с Машк
ой или с Райкой, а от предлагаемых дам несло водочным духом, если не сказат
ь хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84