Я сказал — двадцать франков? Получишь все сорок.Кучер принялся нахлёстывать лошадь, бурча под нос:— Ничего не попишешь, придётся догнать. За двадцать франков я бы её упустил: я женщин люблю и всегда держу их сторону. Но черт побери, два луидора! Вот поди ж ты, такая образина и так ревнует!Папаша Табаре изо всех сил пытался думать о посторонних вещах. Он не желал делать выводы прежде, чем повидает эту женщину, поговорит с ней, искусно выспросит обо всем. Он был уверен, что всего одним словом она может спасти или погубить своего любовника.Погубить Ноэля? Увы, да.Мысль о том, что Ноэль может оказаться преступником, терзала его, доводила до дурноты, зудела у него в мозгу, как докучная муха, которая в тысячный раз улетает и прилетает и снова бьётся в стекло.Они миновали Шоссе-д'Антен, и голубой экипаж был теперь всего шагах в тридцати. Кучер обернулся:— Хозяин, карета останавливается.— Остановись тоже и не спускай с неё глаз: тронешься с места одновременно с ней.И папаша Табаре так высунулся, что едва не выпал из коляски.Молодая женщина вышла из кареты и скрылась в дверях лавки, торговавшей кашемировыми шалями и кружевом.«Вот куда летят тысячефранковые билеты, — размышлял папаша Табаре. — Полмиллиона за четыре года! И что только делают эти создания с деньгами, которые щедро швыряют им их содержатели? Едят, что ли? На огне каких прихотей сгорают состояния? Наверно, у этих дамочек есть какие-то дьявольские приворотные зелья, которыми они опаивают глупцов, а те и рады разоряться ради них. Должно быть, они владеют каким-то особым искусством подсластить и приперчить наслаждение, потому что стоит им уловить в свои сети какого-нибудь беднягу, и он расстаётся с ними не раньше, чем принесёт им в жертву все, что у него было».Коляска снова тронулась, но вскоре встала.Голубая карета остановилась перед лавкой, торгующей всякими диковинками.— Это создание, судя по всему, затеяло скупить весь Париж! — в ярости пробормотал сыщик. — Да, если Ноэль совершил преступление, то по её вине. А сейчас она проматывает мои пятнадцать тысяч франков. На сколько дней ей этого хватит? Если Ноэль убил мамашу Леруж, то, конечно, из-за денег. Но тогда он — бесчестнейший негодяй на свете. Какое чудовищное притворство и лицемерие! И подумать только, если я сейчас умру от негодования, он окажется моим наследником! Ведь в завещании написано чёрным по белому: «Завещаю сыну моему Ноэлю Жерди…» Если Ноэль убил, ему любой казни мало… Но эта женщина, кажется, никогда не вернётся!Эта женщина и впрямь не торопилась: погода стояла прекрасная, туалет на красотке был восхитительный, и она пользовалась случаем показать себя. Посетила ещё несколько магазинов, а под конец заглянула в кондитерскую, где пробыла более четверти часа.Бедный сыщик, терзаемый беспокойством, вертелся и сучил ногами в своей коляске.Какая мука знать, что всего одно слово отделяет тебя от разгадки ужасной тайны, и из-за прихоти какой-то распутницы не иметь возможности его услышать! Папаше Табаре смертельно хотелось броситься следом за ней, схватить её за руку и крикнуть:— Возвращайся домой, негодяйка, возвращайся скорее! Что тебе тут делать? Неужели ты не знаешь, что твоего любовника, человека, которого ты разорила, подозревают в убийстве? Возвращайся же, и я добьюсь от тебя правды, узнаю, виновен он или нет. А уж это-то ты мне скажешь, и сама не заметишь. Я расставил тебе силки, в которые ты угодишь. Только возвращайся, неведение меня убивает!Наконец она собралась домой.Голубая карета покатила дальше, проехала по Монмартру, свернула на Провансальскую улицу, высадила очаровательную пассажирку и была такова.— Она живёт здесь, — со вздохом облегчения пробормотал папаша Табаре.Он вылез из коляски, вручил кучеру два луидора и, приказав ему обождать, устремился за молодой женщиной.— Хозяину терпения не занимать, — подумал кучер, — но и дамочку голыми руками не возьмёшь.Папаша Табаре отворил дверь привратницкой.— Как зовут даму, что сейчас приехала? — спросил он.Привратник, судя по всему, отнюдь не расположен был отвечать.— Так как же её зовут? — настаивал старый полицейский.Голос его звучал так резко и повелительно, что привратник дрогнул.— Мадам Жюльетта Шаффур, — отвечал он.— Какой этаж?— Третий, дверь прямо.Минуту спустя сыщик был в гостиной мадам Жюльетты. Горничная сказала ему, что мадам переодевается и сейчас к нему выйдет.Папашу Табаре поразила роскошь гостиной. Однако в этой роскоши не было ничего вызывающего, бьющего в глаза, ничего, что свидетельствовало бы о дурном вкусе. Трудно было поверить, что эта квартира содержанки. Но наш сыщик, во многом понимавший толк, заметил, что обстановка комнаты весьма недешева. Безделушки на камине — и те стоят никак не меньше двадцати тысяч франков.«Клержо не преувеличил», — подумал он.Его размышления прервало появление Жюльетты.Она сняла платье и накинула просторный чёрный пеньюар с отделкой из вишнёвого атласа. Её роскошные волосы, слегка растрепавшиеся по вине шляпки, прядями ниспадали на шею и завивались кольцами за очаровательными ушками. Папаша Табаре был ослеплён. Безумства Ноэля стали ему понятны.— Вы желаете побеседовать со мной, сударь? — спросила она, грациозно изогнув стан.— Сударыня, — ответствовал папаша Табаре, — я друг Ноэля, лучший его друг, смею сказать, и…— Потрудитесь присесть, сударь, — перебила его молодая женщина.Сама она расположилась на канапе, и ножка её принялась поигрывать туфелькой тех же цветов, что пеньюар. Сыщик уселся в кресло.— Я пришёл, сударыня, — начал он, — по важному делу. Ваш визит к господину Жерди…— Как!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119