До недавних пор я полагал, что я незаконнорождённый. Я не постыдился бы признаться в этом, если бы так оно и было. История моя проста. Я не лишён честолюбия, трудолюбив. Кто не имеет имени, должен уметь его себе сделать. Я жил в безвестности, замкнуто, во всем себе отказывая, как и следует человеку из низов, желающему подняться наверх. Я обожал ту, которую почитал своей матерью, и был убеждён, что она меня любит. Пятно моего рождения было причиной некоторых унижений для меня, но я их презирал. Сравнивая свой удел с участью многих и многих, я полагал, что и в моей судьбе есть кое-какие преимущества, но тут волею провидения в руки мне попали письма, которые мой отец, граф де Коммарен, писал госпоже Жерди, которая была в то время его любовницей. Прочитав эти письма, я убедился, что я не тот, кем себя считал, и госпожа Жерди мне не мать.И, не давая г-ну Дабюрону вставить слово, он повторил все то, что двенадцать часов назад рассказывал папаше Табаре.Это была та же история, содержавшая описание тех же событий, изобилующая теми же точными и убедительными подробностями, но тон рассказа изменился. Насколько накануне, сидя у себя дома, молодой адвокат был выспрен и необуздан, настолько сейчас, в кабинете судебного следователя, он оставался сдержан и скуп на громкие слова.Казалось, он точно рассчитал, как преподнести свой рассказ каждому из слушателей, чтобы сильнее поразить обоих.Папаше Табаре с его обывательскими представлениями о жизни предназначалось показное неистовство, г-ну Дабюрону, человеку утончённого ума, — показное смирение.И если накануне он возмущался против несправедливой судьбы, то теперь смиренно склонял голову перед слепым роком.С истинным красноречием, в самых уместных и ярких выражениях описал он все, что пережил наутро после своего открытия, — горе, растерянность, сомнения.Чтобы увериться окончательно, он нуждался в несомненном подтверждении. Мог ли он надеяться получить его от графа или г-жи Жерди, сообщников, заинтересованных в сокрытии истины? Нет. Но он рассчитывал на свидетельство кормилицы, бедной старухи, которая его любила и на склоне дней была бы рада избавиться от мучительного бремени, тяготившего её совесть. После её смерти письма обратились в бесполезный хлам.Потом он перешёл к объяснению, которое имел с г-жой Жерди. Тут он был щедрее на подробности, чем в разговоре со стариком соседом.Из его рассказа следовало, что сперва она все отрицала, но под градом вопросов, перед лицом непреложных фактов дрогнула и созналась, хотя и объявила, что ни за что не повторит этого признания и будет ото всего отпираться, потому что страстно желает сохранить за родным сыном богатство и высокое положение.После этого объяснения, как полагал адвокат, у бывшей любовницы его отца и начались первые приступы болезни.Кроме того, Ноэль поведал о своём свидании с виконтом де Коммареном.В его повествовании проскользнули, пожалуй, лёгкие неточности, впрочем, столь незначительные, что едва ли можно было поставить их ему в вину. К тому же в них не было ничего порочащего Альбера.Напротив, адвокат настаивал на том, что этот молодой человек произвёл на него наилучшее впечатление.Разоблачения Ноэля он, правда, выслушал с некоторым недоверием, но в то же время с благородной твёрдостью и мужественно, как человек, готовый склониться перед законом.Ноэль с воодушевлением описал своего соперника, которого не испортила беспечная жизнь и который расстался с ним без единого злобного взгляда; он сказал, что чувствует сердечное расположение к Альберу, ведь, в сущности, они — братья.Г-н Дабюрон выслушал Ноэля с напряжённым вниманием, ни единым словом, ни жестом, ни движением бровей не выдавая своих чувств. Когда рассказ был окончен, следователь заметил:— Но как же вы можете утверждать, сударь, что смерть вдовы Леруж, по вашему мнению, никому не была выгодна?Адвокат не ответил.— Мне кажется, что теперь позиция господина виконта де Коммарена становится почти неуязвима. Госпожа Жерди лишилась рассудка, граф будет все отрицать, письма, которые есть у вас, ничего не доказывают. Надо признать, что убийство пришлось этому молодому человеку как нельзя кстати и совершилось чрезвычайно вовремя.— Что вы, сударь, — воскликнул Ноэль, протестуя от всей души, — это подозрение чудовищно!Следователь испытующим взглядом впился в лицо адвоката. Что это — искреннее великодушие или притворство? В самом ли деле Ноэль ничего не заподозрил? Но молодой адвокат, ничуть не смутившись, тут же продолжал:— Какие опасения, какие причины могли быть у этого человека бояться за своё положение? Я не угрожал ему даже намёком. Разве я появился перед ним как разъярённый ограбленный наследник, который желает, чтобы ему сразу же, немедленно вернули все, чего он был лишён? Нет, я просто изложил Альберу все факты и сказал: «Что вы об этом думаете? Как мы с вами рассудим? Решайте!»— И он попросил у вас время на размышления?— Да. Я ему, можно сказать, предложил съездить вместе к мамаше Леруж, чтобы её свидетельство рассеяло все сомнения, но он как будто меня не понял. А ведь он прекрасно её знал, он ездил к ней вместе с графом, который, как я выяснил уже потом, давал ей немалые суммы денег.— Вам эта щедрость не показалась странной?— Нет.— У вас есть какое-либо объяснение тому, что виконту явно не захотелось съездить к ней с вами вместе?— Разумеется. Он сам мне сказал, что предпочитает прежде поговорить с отцом, который сейчас в отъезде, но через несколько дней должен вернуться.Правду всегда узнаешь: лгуна выдаёт фальшь в голосе; все на свете это знают и не устают повторять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119