— In vino veritas In vino veritas : истина в вине (лат.)

! Да-с!— Да, чтоб тебя!.. — крикнул Цезарю Ипполит и продолжал: — Итак, господин Семечкин, вы, кроме сего, двадцать лет изводите свою супругу, которой за всё это время валерьянка порядком надоела. Детей у вас нет. Вы прожили двадцать лет безалаберной никчемной супружеской жизни. Поразительно, что до сих пор вас не уволили с работы, не смотря на то, что вы пропитались водкой и не приносите государству никакой пользы. Странно также и то, что жена ваша, как много не натерпелась от вас, все так же и живет с вами.— Удивительный подлец! — раздалось с телевизора.— Да замолчишь ты наконец! — рявкнул птице вторично Ипполит.Тут попугай взъерошил перья, принял злобный вид и заорал:— Как это можно! Меня ущемляют в правах! Сир! — обратился он к субъекту в сорочке, — я требую немедленной дуэли! — потом к Ипполиту: — Господин Козлов! вы — хам!Личность в сорочке приподняла правую бровь и сказала весьма низким голосом:— Цезарь, ты поймешь когда-нибудь, что слишком много болтаешь?Того это нисколько не успокоило:— Я категорически отказываюсь что-либо понимать! Я требую сатисфакции! Суда-а-а!— Изумительная сволочь, — внес в разговор свою лепту рыжий. — Вельда, в вечернем меню у нас местечка не найдется для лапши из попугая?— Отыщем, — обрадовалась та, которую звали Вельдой, и провела перед своим горлом ножом с соответствующим звуком, имитируя отрезание головы.— С ума можно сойти! — не унимался Цезарь, — меня есть нельзя, я не съедобен!— Яд, — вывел рыжий.— Прошу прощения, — вновь заговорил Ипполит, — монсеньор, можно мне продолжить?Субъект в сорочке ответил:— Изволь.Ипполит отхлебнул из своего кубка и продолжал, обратив свой взор к Семечкину:— Ну, так вот, деяния ваши переполнили чашу терпения и земли, и неба, и посему вы приговариваетесь к пожизненному сумасшествию.— Земли и неба! — захохотал неестественно Цезарь. — Ну, ты и загнул Ипполит! Небо, насколько мне известно, никаких претензий пока что не предъявляло.— Не-ет, — протянул Козлов, — ты мне надоел.После этого он вытащил из-за пазухи револьвер и пальнул по попугаю. Грохот потряс воздух квартиры.— Караул! Убивают! — проорал тот и свалился за телевизор. Туда же полетела и порядком облысевшая виноградная кисть.Николай же испуганно посмотрел на Козлова, и его всего затрясло.— Твою мать! — раздалось из-за телевизора, — чуть клюва не лишил! Вот скотина!А Виконт, соскочив со стула, приблизил свою поганую рожу к лицу Андреевича и язвительно прогнусавил:— Надеюсь, Семечкин, ты признаешься в вышеперечисленных грехах?— Да, — тот чуть ли не плакал.— Ты — атеист? — опять спросил рыжий.— Д… да.— Алкоголик? — не унимался Виконт.— Да.— И я надеюсь, — рыжий схватил Николая за воротник рубахи обеими руками и широко раскрытыми глазами всмотрелся в испуганные глаза Николая Андреевича, — я надеюсь, ты понимаешь, что все здесь происходящее со сном ничего общего не имеет? Понимаешь?И отпустил Николая.Внезапно Семечкин понял, что он наяву, и с ним случилось нечто ужасное: кровь отлила от лица, Николай стал возбужденно шарить глазами по комнате. После прохрипел неузнаваемым голосом:— Где я?И задрожал всем телом.— Готово! — рявкнул попугай, который весь в пыли сидел на телевизоре. Он обратился к субъекту в сорочке: — Разрешите мне, монсеньор!— Разрешаю, — ответил тот.— Во-о-он отсюда!!! — проорал Цезарь пронзительно.Всё пропало перед взором Николая Андреевича: свечи, бутылки, попугай с распростертыми крыльями, но тут же явился ужасный холод и пронизывающий ветер. Николай Андреевич открыл глаза и закричал. Он находился на улице и, — хуже того, — за несколько километров от своего дома. Семечкин стоял на трамвайных путях в черном трико, вздувшейся на ветру пестрой рубахе и домашних тапочках на босу ногу. Сзади что-то скрипело и грохотало. Семечкин повернулся.— Не-е-е-ет!!! — голос его прорезал спокойствие улицы и полоснул по барабанным перепонкам водителя трамвая, который тормозил, от чего летели стекла во всех трех вагонах.В глазах Андреевича потемнело, он начал падать навзничь. Упав, ударился головою об лед и не в первый раз потерял сознание. Глава IIIПРАСКОВЬЯ ФЕДОРОВНА Не существует жизни, свободной от ошибок. Г. Херберт. В пять с половиной часов пополудни сознание покинуло Николая Андреевича, но вернулось к Прасковье Федоровне, проживающей двумя этажами ниже квартиры № 49. Прасковья Федоровна, проспав без малого двенадцать часов подряд после ночной смены, встала, чтобы приготовить ужин.Мужа она не имела никогда; она обманулась в молодости один раз, сдав спустя девять месяцев ребенка в детский дом. Теперь подходил к концу четвертый десяток, детей больше не было, а единственная дочь выросла без матери, которую никогда не видела. (Спешу сообщить, дорогой читатель, одну немаловажную деталь: то ли по недосмотру, то ли еще по какой-либо причине дочери сохранили фамилию матери — Шмаковой.) Старою девой Прасковья Шмакова не осталась в известной степени; в квартире ее весьма часто ужинали и имели ночлег одни ей знакомые лица мужского пола.Итак, проснулась Прасковья Федоровна в своей квартире № 44 в половине шестого вечера. А так как сегодняшний вечер Шмакова вынуждена была проводить одна, она решила не пришпоривать свою и без того скупую фантазию, а сварить первое, что придет в голову. В голову, как это часто с нею бывало, пришла идея сварить щи. Только сия идея пожаловала, как Шмакова решила ее бросить, потому что она не могла быть воплощена, по крайней мере, полностью; не хватало важного ингредиента, а именно — капусты. Но на этом сегодня запас рецептов у Шмаковой исчерпывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103