Полумрак и близорукость мешали ему получше разглядеть кусочек бесплатного стриптиза.
-- Застегнитесь, -- потребовал он.
-- И не... и не подумаю, -- так и не сумев одолеть одышку, уверенно ответила она. -- Это вещественное доказательство.
-- Чего... доказательство?
-- Что ты, козел, пытался меня того...
-- Чего того?
-- Ну, этого... Изнасиловать!
-- Я-а?! -- удивление заставило Павла по-рачьи отползти от женщины на метр.
-- А-а... а-а... -- ожил справа мужичок и вдруг зашелся в истеричном хохоте: -- А-а-га-га-га-га!..
-- Вы это... чего? -- уже ничего не мог понять Павел.
Мужичок в смехе бился затылком о ножку стола, которую он так и не
одолел, и не скрывал слез, которые даже в полумраке кухни были
заметны на его раскаленных щеках. Павел вскочил с пола, нашел
глазами выключатель, щелкнул им и, сощурившись от света, снова
посмотрел на щекатое лицо мужичка. Никаких слез на нем не было. Слезы всего лишь померещились. Но все остальное -- женщина с дынями грудей, разгромленная кухня с осколками фарфора и стекла на полу, изнемогающий в смехе мужичок -- как ни хотелось верить в их нереальность, существовали на самом деле.
-- Я... я... я -- капитан милиции, -- вырвал из кармана куртки удостоверение Павел.
-- Ты пытался меня изнасиловать, -- упрямо повторила женщина и презрительно посмотрела на удостоверение. -- Ты, гад, взломал дверь и ворвался в мою квартиру.
-- Это я тебя, дуру, за решетку посажу! -- заорал Павел, который только теперь ощутил зубную боль. -- За сопротивление стражу порядка! Я тебя...
-- Не ругайся, капитан, -- все-таки вскарабкался по ножке стола и принял вертикальное положение мужичок. -- Ее все равно не исправишь. Я с ней с первого дня после свадьбы скандалю...
-- Врешь! -- прохрипела женщина.
-- А чего ж не разведешься? -- удивился Павел. -- Я б такую стерву сам задушил.
После такой суровой фразы ему пришлось отклониться влево. Мимо уха просвистел осколок чашки и с хряском врезался в стену. Фарфоровые крошки каплями брызнули по спине Павла, но он мужественно сделал вид, что ничего не произошло.
-- Характер у нее такой, -- устало пояснил мужичок. -- Торгашкин характер. Она всю жизнь в торговле. При застое пивом торговала, а сейчас -кожей. На Тушинском рынке...
-- Ах, кожей, -- все понял Павел.
-- Если помните, у Данте торговцы были помещены в аду в самый последний круг, с самыми жуткими муками. Грешники еще те...
Вскочившая с пола женщина бросилась на муженька, но теперь уже Павел успел схватить ее за руки у предплечий и плотно прижать к себе.
-- Вызови патрульную группу! -- приказал он мужичку. -- Ее нужно в изолятор посадить.
-- Не нужно, гражданин капитан. Она и так успокоится. Она отходчивая...
-- Кравцов, -- впервые назвал мужичка по фамилии Павел. -- Скажи ей, что я ее посажу за дачу ложных показаний.
-- Вы об этом... изнасиловании?
-- Нет, я о том, что она сказала неправду следователю по делу о гибели певца Волобуева.
-- Вовки, что ли? -- спросил у самого себя мужичок и только потом встряхнул вопросом затравленно дышащую супругу: -- Ты чего, Люсь, сбрехала-то?
-- Пусти! -- рванулась она из рук Павла.
-- А бузить перестанешь?
-- Пусти!
Слово было произнесено таким же тоном, как говорят уверенное "Да!", и Павел, которому уже порядком надоели и странное семейство Кравцовых, и мокрые мясистые руки женщины, и едкий запах пота, струящийся от ее слоистой шеи, и протяжная боль в зубе, разжал объятия.
Не оборачиваясь, женщина запахнула свои выставочные груди
остатками крепдешинового платья и уткой выплыла из кухни.
-- Присаживайтесь, -- предложил Кравцов, поднявший с пола
перевернутый стул-банкетку. -- Вы извините, что только три ножки.
У нас все стулья такие.
-- Спасибо.
Исполнять цирковой номер балансировки Павлу не хотелось.
-- У вас двое детей? -- спросил он и прислушался к звукам квартиры.
-- Да-да. Двое. Мальчик и девочка. Точнее, девочка и мальчик.
-- Они -- здесь?
-- Дети в школе, во вторую смену. Знаете, школ мало, микрорайоны большие. Кому-то надо и во вторую смену ходить, -- и неожиданно сменил тему. -- А к нам уже приходил следователь. Полгода назад. Когда это... певец упал на мой "жигуль"... Крышу, кстати, помял.
-- Теперь это дело веду я.
-- Его до сих пор не закрыли?
-- Они закрыли. Мы открыли.
Кравцов сделал умное лицо. Растрепанные во все стороны волосы и свекольный цвет лица меньше всего подходили к такой гримасе. Получилась физиономия клоуна, который пытается понять, почему над ним смеются. Дрожащими пальцами Кравцов поправил воротничок клетчатой рубашки, сосчитал пуговицы, которых было уже на три меньше, чем до схватки, и все-таки поинтересовался:
-- Вы считаете, что это... не самоубийство?
-- Я пришел, чтобы поговорить с вашей женой, -- сощурившись, изучил укус на левой кисти Павел.
Две красные точки походили на следы змеиных зубов. Павла никогда не кусала змея, но именно такие красные точки он видел в какой-то книжке. Если бы не видел, подумал бы о другом.
Под мысли о змее вошла Кравцова. На ней ладно сидело бордовое трикотажное платье, а волосы так аккуратно лежали на голове, словно две минуты назад отсюда ушла ее двойник, а она сама, немного выждав за дверью, решила познакомиться с настырным капитаном милиции.
-- Что вы хотели от меня? -- спокойно спросила она.
Голос остался прежним. Даже у двойников голоса бывают разными. Павел еле сдержал удивление в себе. Все с тем же служебно-каменным лицом он спросил, глядя сквозь Кравцову:
-- Мы можем переговорить один на один?
-- Да-да, конечно! -- суетливо вскинулся Кравцов и скользнул, хрустя битыми стеклами и фарфором, мимо жены из кухни.
-- Спрашивайте, -- властно потребовала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138