-- Я заходил к Вовке сам, -- стараясь остаться спокойным, ответил Андрей. -- И не за десять минут до его гибели, а за час. Еще было, кстати, темно. Я говорил с ним долго, наверное, не меньше получаса... А потом... потом ушел и больше не возвращался...
-- О чем же вы разговаривали, если не секрет?
-- Я ему... я сказал, что не надо было так вести себя с шефом...
-- Шеф -- это Золотовский?
-- Да... Я сказал, а он... Знаете, Вовку надо было знать. Он как упрется рогом.
-- В кого же он уперся?
Павел поймал себя на мысли, что даже не ведет протокол беседы. Он не верил ни одному слову, но, даже несмотря на это, запись допроса следовало оставить в деле, и он, выдвинув ящик, достал из него диктофон, поставил на угол стола и со вздохом нажал на кнопку.
-- Продолжайте.
-- Вовка узнал, что у шефа не все чисто с его финансовыми делишками, и прямо сказал ему об этом. Вовка вообще не любил, когда его держат за дурочка.
-- Этого никто не любит.
-- Ну да... А я сразу понял, что если Вовка не пойдет на попятную, то его либо выкинут из группы, либо...
-- Что вы ходите вокруг да около?! -- не сдержался Павел. -- Какие финансовые делишки были у вашего шефа?
-- У меня нет фактов. Только предположения.
-- Ничего себе предположения! Среди бела дня кто-то выбрасывает из окна звезду эстрады, а вы -- о предположениях!
-- Значит, Вовка больше знал, чем я...
-- Ладно. Вернемся к тому дню. Вы покинули его квартиру за полчаса до несчастного случая. Кто может это подтвердить?
-- Я не знаю... Я так... так разругался с Вовкой, что выскочил от него в ярости... Я почти ничего не помню...
На его лысине блеснули капли пота. В холоде кабинета они казались изморозью.
-- Нет, помню... Когда я спустился этажом ниже, то в какую-то из квартир была открыта дверь и слышны крики. Кто-то очень сильно скандалил. Мужчина и женщина. Или женщина и мужчина. Ее голос был громче.
-- А во дворе?
-- Там в углу, кажется, кто-то долбил ломом лед. Но было еще темно... Почти темно... Предутренние сумерки... Знаете, зимой, на смене ночи и дня бывают такие сумерки, что еще хуже видно, чем ночью. Тем более что и фонари уже отключают.
Нагнувшись к черному брикету диктофона, Павел пытался рассмотреть вращает он пленку или сачкует. Диктофон был маленький, пленка еще меньше, и больше казалось, что она не движется, чем движется.
Переведя взгляд на притопленную кнопку "Rec", Павел тихо произнес:
-- Криминалистическая экспертиза обнаружила на подоконнике кухни, из которой был выброшен... выпал Волобуев, ваши отпечатки пальцев. Точнее, отпечатки и пальцев, и ладоней. Вы стояли, опершись на подоконник, и смотрели вниз. Что вы об этом скажете?
-- Я-а?.. Стоя-ал?..
-- Да, отпечатки могли быть такими только в том случае, если окно открыто. Значит, вы, как минимум, были свидетелем преступления.
-- Я... я...
-- Куда вы дели вашу куртку?
-- Как...кую куртку?
-- Коричневую. Из крэка.
-- Она это... Она порвалась. Я ее... выбросил...
-- Как видите, зря. У нас хватает улик и без куртки...
-- А при чем здесь куртка?
-- Я же сказал в самом начале разговора, свидетель запомнила вас именно по куртке. А на вашем сообщнике была черная куртка из так называемой вареной кожи...
-- Какой-какой?! -- наклонился к столу следователя Андрей и положил ладони на его край.
-- Вареной...
-- Тогда... тогда я знаю точно, кто убил Вовку! -- уверенно произнес он.
На его лысине уже почему-то не лежали капли испарины. А смоляные глаза стали тверже гранита.
-- И кто же? -- откинувшись на спинку стула, спросил Павел.
Ему до того надоел допрос, что он уже завидовал людям молчаливых профессий -- сторожам, геологам, художникам. Им можно вообще не говорить годами, и от этого результаты их труда не стали бы хуже. А если сторож, к примеру, засек грабителя? Далекий молчаливый сторож вдруг стал так близок Павлу, что он даже представил решимость, с какой он хватается за ружье. Ему самому сейчас не хватало именно этой решимости.
-- Ну, так кто же убил Волобуева? -- тронул он щеку тыльной стороной ладони.
Зуб затихал. Наверное, ему становился неинтересен разговор. Возможно, зуб чувствовал, что Андрей Малько врет. В безвыходных ситуациях подследственные чаще всего врут, чтобы отыскать хоть какую-то лазейку к спасению.
-- Я должен еще кое-что узнать, -- спокойно ответил Андрей.
-- Каким образом?
-- Вы меня не отпустите? Всего на день...
-- Вы смеетесь?
-- Значит, не отпустите?
-- Конечно, нет.
-- Тогда... тогда мне нужно все обдумать, прежде чем назвать убийцу... Точнее, убийц...
-- Это будет неплохо. Лучше если убийц, -- раздраженно бросил Павел и нажал кнопку под плахой стола.
Под скрип двери комнату наполнил запах едкого сапожного крема.
-- Отведите подследственного в СИЗО, -- приказал сержанту Павел.
-- Есть! -- с радостью ответил тот и звякнул наручниками.
-- Товарищ капитан, разрешите я у вас на этаже хоть в туалет схожу. Нет больше сил терпеть. Пусть пока наручники не застегивает. Не будет же он мне ширинку расстегивать и это... наружу доставать...
-- Не будешь? -- иронично сплющив губы, спросил Павел сержанта.
-- Не буду, -- с брезгливостью в голосе ответил он.
-- Ладно. Отведи подсудимого в туалет. По коридору -- слева.
-- Есть!
В маленький, всего на две кабинки, туалет конвоир вошел следом за Андреем. Он по-прежнему мычал ту же мелодию. Казалось, что внутри сержанта воет волк.
-- Дверь не закрывать! -- прервав мычание, потребовал он от Андрея.
-- Так и будешь на мою задницу смотреть?
-- Так и буду.
Круглое лицо конвоира, пропитанное презрением, было похоже на лицо татаро-монгольского захватчика, каким их рисовали в школьных учебниках по истории. Маленькие глазки смеялись, и Андрей вдруг понял, для чего он зашел в туалет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138