За оторвавшуюся и отогнувшуюся от полосы фотографию. И только когда заметил знакомый обшелушившийся носик, зал рухнул. Газета исчезла. Перед ним сидели живые люди и самой живой из них была стоящая в четвертом ряду Маша.
-- При-ипев, -- прохрипел в спину Андрей, упрямо выжимающий из тарелочек звук рассыпаемых по столу монет. -- Пой припев, идиот...
А руки Саньки, совсем не подчиняясь ему, потянулись вперед, к четвертому ряду. В ответном жесте Маша сделал то же самое, и зал онемел.
-- По-ой, ро-одненький, -- уже не просил, а стонал Андрей.
Не слыша его, Санька с грохотом спрыгнул со сцены, побежал к боковому проходу. Маша ринулась туда же по ногам зрителей. Зал вздрогнул в ободряющем реве и овации.
Санька вырвал ее через колени перепуганного очкарика, выбежал с нею на сцену и, только теперь уловив, что музыканты в очередной раз заканчивают проигрыш в паузе, вскинул микрофон, подхватил в вальсе Машу и полетел вдоль сцены.
-- Вальс на па-алубе... Па-алубе... Вальс... Мы не зна-али, что он не для нас... Вальс на па-алубе... Па-алубе вальс... Мы не зна-али, что вальс нас предаст...
Слова совершенно не подходили к счастью на лицах вальсирующих. Слова обманывали, но зал понял это по-своему. Зал решил, что песня -- правда, что танец действительно разлучил когда-то светловолосого парня и чернявую загорелую девушку, но они снова нашли свою любовь, они победили злой танец. И зал вскочил. Вскочила женская душа зала.
А он не видел этого. Ему до боли в висках хотелось поцеловать Машу, но музыка накатывала и накатывала волнами, а он должен был швырять в эти волны слова, чтобы они плыли и плыли над головами зрителей.
Когда все стихло, они стояли боком к залу. Санька должен был
повернуться лицом к жюри и хотя бы изобразить поклон. Он не
повернулся. Он обнял Машу и припал к ее теплым и влажным губам. И
зал рухнул. Ни у одного землетрясения не мог быть громче звук, чем
у рева зала.
А в уши вонзилась мелодия следующей песни, о роллерах. Он прервал поцелуй и тихо произнес:
-- Извини, Машенька, пять минут... Я занят. Я освобожусь через пять минут.
Динамики безупречно передали его слова залу. Хмурые, безразличные к вальсу и поцелуйчикам металлисты и рокеры из состава жюри с улыбками переглянулись. У Покаровской было такое лицо, будто ей самой хотелось стоять на сцене в объятиях светловолосого парня.
Маша побежала за кулисы, а на сцену мимо нее с визгом и свистом вкатили трамплин рокеры. В этот вечер они были одеты в безупречное рванье. Самый металлический член жюри поневоле уперся ладонями в подлокотники и приподнял себя над сиденьем.
За спиной у Саньки грянула смесь рока и техно. Оттолкнувшись, он сделал переворот в воздухе, сделал так, как учили в секции акробатики еще в школе милиции, с грохотом приземлился на пол, подняв пыль, и не хуже солиста "Металлики" заорал:
-- Дай жизни, ро-оллер!.. Дай скорость, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, дай!..
-- Йе-а!.. Йо!.. Хей-йа!.. -- пищали, орали, хрипели за спиной Саньки мальчишки, выкручивающие сальто на трамплине.
Мало кто из них умудрялся устоять на ногах после приземления, но залу, кажется, сами падения нравились больше песни.
-- Крути планету! Крути сквозь лето! Знай, роллер, э-это -- твой звездный час!.. Ас! Ас!
Больше двух куплетов они не успели придумать, и Санька по договоренности стал повторять первый, с удивлением ощущая, что зал тоже поет:
-- Дай жизни, ро-оллер!.. Дай скорость, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, дай!..
Полнейшая чушь шла хитом. Никому не нужны были умные строчки и яркие образы. Три ноты, десять беспорядочных слов -- и ты король эстрады!
Медленно затихая, музыка угасла, как умерла, но зал все еще прыгал. Под сценой толпились курносенькие загорелые девчонки и пытались дотянуться до санькиных джинсов. А сзади, в очередной раз упав, сбил Саньку с ног мальчишка с розовыми, не поддающимися загару ушами.
-- Круто! -- вместо "Извини" сказал он и ловко слизнул пот язычком с верхней губы.
-- Ты думаешь? -- все-таки не поверил ему Санька и с удивлением почувствовал, что с него стягивают джинсы.
Курносые девчонки дотянулись до их низа и с визгом пытались завоевать певца целиком.
Глава тридцать пятая
ГАЛЕРЕЯ ПО ФАКСУ
В комнатке страсти улеглись быстро. Даже быстрее, чем можно было ожидать. Только теперь Санька понял, что испытывают фигуристкы, когда ждут появления судейских оценок после выступления на льду. Здесь и страх, и горечь за ошибки, и опустошение, граничащее с полным безразличием к будущему.
Как будто оценки ставят не тебе, а чужому человеку, усмиряющему одышку перед десятками телекамер.
-- Если б я знала, я б тоже ролики захватила, -- на ушко прошептала ему Маша. -- Я тоже с трамплина могу сальто крутить...
Она сидела рядом с Санькой, и он упрямо грел ее тоненькие пальчики в своей ладони. У нее было самое перепуганное и самое напряженное лицо среди тех, кто остался в комнате. Эразм лежал на шести стульях сразу, выставив ступни в дырявых черных носках, и шевелил пальцами, будто перебирал ими струны. Очки-колеса на его лице смотрелись как на слепом. А шапочка лежала поверх скрещенных на груди рук. Если бы не пальцы ног, можно было подумать, что он умер и уже окунулся в черноту. Но в черноту окунулся только Виталий. Он спал, упав грудью на канцелярский стол, и листок со списком очередников финального тура вздрагивал у его ноздрей, когда он выдыхал уже отработанный во сне, уже ненужный газ. Альберт уехал в ресторан на трудовую вахту. Игорек, не стерпев, остался в зале смотреть трех оставшихся конкурентов, и только Андрей не знал, чем ему заняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138