-- Ну, что, мой миленький, ну что, мой пупсеночек, проголодался?
-- сложив губки бантиком, ласково проговорила этому кружку Нина.
-- Сейчас твоя мамочка тебя накормит. Сейчас, мой миленький Тамагочи...
Пальчиком она несколько раз надавила на крайнюю кнопочку под дисплеем, и у кружка образовался разрыв. Санька придвинулся вместе со стулом чуть ближе и только теперь рассмотрел, что у кружка были глаза и нос, а разрыв на кружке изображал рот, через который вовнутрь кружка скользили черные точечки.
-- А что он ест? -- уже и себя начав ощущать сумасшедшим, спросил Санька.
-- Сегодня -- рис.
-- А вчера что ел?
-- Вчера ему было всего пять дней. Он ел только молочко. Из сосочки.
-- Он большой вырастет?
-- Вообще-то Тамагочи живет месяц. Потом умирает, -- горестно вздохнула она.
-- И эту штуку можно выбрасывать?
-- Нет. Если нажать вот эту кнопочку, Тамагочи снова родится. И снова его нужно будет кормить, водить гулять, мыть, воспитывать. А если после рождения за ним не следить, он вырастет злым, будет корчить рожи, ругаться и плохо себя вести. Прямо как человек...
-- Японцы придумали?
-- Да. В этом году. У них -- повальный бум на Тамагочей. Говорят, уже Америки достиг...
-- Я в Москве такое не видел, -- честно признался Санька.
-- Его мне Владимир Захарыч привез. С Майорки...
Электронный сынок зевнул и закрыл глазки.
-- Ему пора спать. А мы шумим, -- бережно, боясь качнуть брелок, Нина положила его в сумочку.
Замок, придерживаемый ее пальчиками, закрылся беззвучно. И тут же Нина и Санька вздрогнули от голоса официанта.
-- Ваши "Николашки"! -- поставил он на край стола тарелку.
На ней лежали дольки лимона. Левая половина каждой дольки чернела под слоем растворимого кофе, правая была белой от сахара.
-- Один немецкий турист нас научил. Года три назад. Гостям нравится, -- объяснил официант. -- Эффект невероятный! Не дает запьянеть.
-- Спасибо, -- шепотом сказала Нина, и Саньке до боли в висках захотелось выпить весь графин водки и не прикасаться к этим черно-белым "Николашкам".
Глава двадцать первая
СМЕРТЬ ТАМАГОЧИ
Из ресторана они вышли в двенадцатом часу ночи. На набережной было больше людей, чем днем, и вообще создавалось ощущение, что люди едут на юг не для того, чтобы загорать и купаться, а с одной-единственной целью -выпить по ночам как можно больше спиртного.
Разрекламированный "Николашка" вовсе не спасал от градуса. Густая местная водка клаксонами гудела в голове у Саньки. Казалось, что десятки автомобилей одновременно сигналят ему, чтоб он отошел в сторону. Санька так и сделал пару раз. Но вместо автомобилей, грозящих раздавить его, мимо прошли, пьяно раскачиваясь, такие же, как он, гости юга, и Санька перестал выполнять правила дорожного движения.
-- Я дала ему адрес вашего дома в Перевальном, -- после уже привычного молчания сказала Нина.
-- Кому?
-- Гитаристу.
-- Культуристу?
-- Нет, гитаристу... Он к нам подсаживался. Ты что, забыл?
Набережная качнулась. Примерно так же, как в тот день, когда он пытался усмирить ее роликами. Странно, подумал Санька, как это смог какой-то гитарист подсесть к их столику, если все так раскачивается.
-- А стулья были прибиты к полу? -- наморщив лоб, спросил он Нину.
-- Тебе нужно лечь, -- с интонациями врача посоветовала она.
-- А что, соскользнем?
-- Автобусы уже не ходят...
-- Тогда как в песне!.. У Мур... у Мюл... у Му-лер-мана! "А я по шпалам, опять по шпалам иду-у домой по привычке!" Пошли?
-- Тогда возьмем такси.
-- В этой дыре есть такси? -- икнул он.
-- Частный извоз есть. Это еще дешевле.
-- Дешевый сыр только в мышеловке! -- назидательно поднял он к
небу указательный палец и вдруг совсем близко увидел ее лицо.
На нем не было ни капли химии. Ресницы -- без туши. Губы -- без помады. Щеки -- без пудры и крема. Лицо казалось похожим на местный сочный помидор, выращенный без удобрений и химпрепаратов. Только помидор бледный, еще не вызревший.
Саньке вдруг стало безумно жаль Нину. Он лишь сейчас, спьяну, понял, что мрачный Буйнос никогда не откликнется на ее любовь, и не только потому, что парням да и мужикам тоже редко нравятся сухие, библиотечного вида девушки, лица которых похожи на бледные книжные страницы. Просто люди типа Буйноса ничего не делают из чувства. Их каждый шаг просчитан и выверен. И если он все-таки решится на женитьбу, то только с той, что может принести ощутимую выгоду. Особенно денежную. При Брежневе делали карьеру, выбирая себе в жены дочек, внучек или племянниц номенклатурщиков. Сейчас -- дочек, внучек или племянниц новых русских. Время сдвинулось, подход не изменился.
Губы у нее были самые обычные. Наверное, даже помада не сделала бы их сочнее и привлекательнее. Губы вызвали резкую жалость. Саньке вдруг представилось, что Нина еще с детства знает об обычности своих губ, представилось, сколько слез из-за этого выплакано в подушку и, возможно, ее отношение к краскам и помаде тоже рождено сотнями проплаканных ночей, рождено жалостью к себе, и он, не в силах устоять перед желанием хоть как-то облегчить ее муки, притянул Нину за плечи и прижался к ее губам.
-- М-м-м, -- не разжимая их, задвигала она головой.
Он ощутил ее стиснутые зубы за губами, ощутил ее страх и удивление и еще сильнее притянул Нину к себе.
-- Уа! Уа! -- взвыла ее сумочка.
Сильно, по-мужски она оттолкнула его, щелкнула замком и, достав брелок с проснувшимся Тамагочей, оглушила Саньку укором:
-- Ты разбудил его! Ты!
Саньке захотелось спросить, так кто из них вдымину пьян, он или она, но вместо этого брякнул:
-- Выкинь ты своего томагавка! Детей надо настоящих иметь, а не пластиковых!
-- Ты -- хам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138