Законы физики тут же напомнили о себе. Синий парень, сидящая на барьерчике Маша, зеленая стена туй за ее спиной тут же поплыли от Саньки. Набережная не хотела ему помогать. Она была явно на стороне синего парня. Наверное, потому, что и набережная, и парень принадлежали Приморску, а он был здесь всего лишь гостем. Возможно, не самым желанным.
Раздражение на все сразу, что было против него, заставило Саньку быстро-быстро заработать ногами. Земля Приморска перестала уплывать из-под них, но другом все равно не стала. Она как-то резко качнулась и со всего размаху ударила Саньку в бок.
Ощутив себя на асфальте, он услышал чьи-то ехидные смешки. Почему-то показалось, что смеялась прибрежная галька, в которую уперлась правая рука. До воды осталось три-четыре метра. А может, смеялась и вода. Здесь все было против него.
Санька вскинул гудящую, уже нагретую солнцем голову и глаза в глаза встретился с синим парнем. Он смеялся, показывая желтые зубы, и медленно катил к нему. Потом остановился, будто бы наткнувшись на стеклянную стену, сжал рот, посмотрел на санькину полосатую рубашку-безрукавку и как-то враз окаменел. Не двигались даже ступни -- самая резвая часть его тела.
Санькина рука медленно, будто и ей передалась окаменелость от синего парня, оторвалась от асфальта, пальцы отщелкнули одну баклю на ботинке, вторую, и вдруг стекло, в которое упирался загорелым лбом парень, лопнуло. Он дернул головой, как корова, отгоняющая надоевших оводов, выписал широкую дугу правым коньком, и Саньке по глазам ударили желтые буквы "Dallas". Они горели на затылке синего парня, словно неоновые, и слепили не хуже, чем действительно неоновые.
Ботинок с ноги Саньки снимался тяжело. Так скорее стаскивают сапог, а не ботинок. Когда он избавился от второго, Ковбой уже добежал до палаток торговцев и нырнул в них, как рыба в реку.
Скользя ногой в сползшем носке по гальке, Санька вскочил и бросился к ступенькам.
-- Ы-ы... у-а-а... -- хлестнули мимо ушей девчоночьи вскрики.
Наверное, это была Маша, а может, и не Маша. Санька уже ничего не ощущал, кроме азарта охотника. Он увидел жертву, а жертва увидела его. Получалось так, что утром Ковбой играл роль охотника. Но тогда ни один из пятерых не знал, что каждый из них -- жертва. Ковбой сейчас знал. И страх, взорвавший его изнутри от вида полосатой рубашки, уже встреченной им вчера у здания аэровокзала, бросил его в горячие ущелья улиц Приморска.
Ковбой не знал, что Санька еще перед спуском к набережной внимательно осмотрел все ведущие к ней дороги, и когда, вылетев на улицу, идущую параллельно берегу, неожиданно увидел взбежавшего по лестнице и оказавшегося в десятке шагов от него светловолосого, совсем незагорелого парня, страх и вовсе ослепил и оглушил его. Он бросился через улицу, совершенно не видя и не слыша автомобилей. Визг тормозов, истеричный писк клаксонов и чья-то ругань слились с шумом ветра в ушах. Нагнувшись к горячему асфальту, он толкал и толкал от себя землю, словно хотел сильнее раскрутить ее и сбросить с планеты парня в носках.
Ему некогда было оглядываться, а Санька, видя направление его движения, срезал углы улиц, бросался в узкие южные переулки, спрыгивал с подпорных стенок и вроде бы догонял, догонял, догонял, но все время не хватало каких-то секунд, чтобы догнать наверняка и подсечь сзади быстрые оранжевые ботинки.
Он не кричал, не звал его. Язык мог отобрать силы, нужные для ног. А сил уже осталось не так мало. Липкий южный пот пропитал его насквозь, жег глаза, щекотал ноздри. Наверное, пот проник и вовнутрь головы, потому что в ней качалось что-то липкое и непослушное. Ни одна мысль не могла отклеиться от другой. Казалось, что он уже разучился говорить. И когда парень бросил свое худое тело в черный провал подъезда, Санька ощутил радость.
Впервые за все время бега в голове появилась мысль. Она была предельно простой: Ковбой ушел через черный ход. Выскочил из двери на той стороне дома и пропал, растворился в терпком воздухе Приморска. Ноги умоляли об отдыхе. Он перешел с бега на ходьбу и сразу захромал.
Из подъезда на него дохнуло сыростью, мочой и запахом сгоревшей картошки. Света, как и положено в подъездах провинциальных городов, не было. Ощупывая правой рукой шершавую стену, Санька прошел до противоположной части подъезда, толкнул проступившую из полумрака бурую дверь и с удивлением убедился, что она закрыта.
Полумрак медленно серел, привыкал к гостю, и Санька тоже привыкал к нему. Из небытия всплыли ступеньки лестницы, стальные ребра перил с оторванной накладкой, коричневые челюсти лифта. И лестница, и перила, и лифт молчали, упрямо храня тайну синего парня. Дом тоже принадлежал Приморску.
В отчаянии Санька ударил кулаком по закрытой двери черного входа, и она, неожиданно щелкнув, распахнулась.
-- Тебе чего? -- стоял в ее проеме пузатый мужик с волосатыми плечами и что-то пережевывал.
Он делал это так старательно, будто в пережевывании состоял смысл его жизни, а Санька пришел доказать ему, что никакого смысла в этом нет.
-- Ты к кому? -- пережевал и эти слова мужик.
Плечики у его майки от долгого висения вытянулись и выглядели шнурками. А сама майка на животе казалась чехлом, наброшенным на огромный арбуз. На ногах хозяина квартиры синело что-то мятое и престарелое. Этим трикотажным трико было как минимум двадцать лет.
-- Это... я парня знакомого ищу... значит. Он это... роллер. На коньках, ну, типа на колесиках бегает...
Мужик молчал, со стахановским трудолюбием двигая челюстями. Почудилось, что он сжевал все произнесенные Санькой слова и даже не подавился.
-- Его Ковбоем зовут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138