Эпоха эта продержалась в Че­хии три столетия, на протяжении которых бессове­стно попирались законные права чешского народа и государства. Обращаясь к соотечественникам, поэт призывал их быть достойными преемниками героев, павших в той битве.
Дворжаку поразительно удалось передать в своем «Гимне» («Наследники Белой горы») дух поэмы Галека: скорбь о погибших, гордость за ро­дину, воспитавшую героев, новый патриотический подъем и, наконец, прославление свободного и не­зависимого отечества. «Все произведение,- писал Прохазка,- едино и монолитно. Оно устремляется вперед безудержным потоком с правдивой и выра­зительной декламацией, живыми оркестровыми красками и богатой полифонической формой. Это подлинно гимнический стиль, лапидарный, великолепный, мысли мужественные, героические, палитра достойна мастера нового времени».
Исполнение «Гимна» принесло Дворжаку насто­ящую славу. Карел Бендль, руководивший тогда «Глаголом Пражским», постарался для друга. Под его управлением три сотни голосов знаменитого мужского хора и объединенный оркестр чешской и немецкой оперы прозвучали так, что в большом зале Новоместского театра, где проходил концерт, не осталось ни одного равнодушного. «Гимн» зат­мил все исполнявшиеся в тот вечер произведения, в том числе и самого Бендля. Прохазка торжест­вовал.
Шесть песен на тексты Краледворской рукописи, написанные вслед за «Гимном», были встречены с таким же восторгом. В те годы еще только немно­гие ученые филологи высказывали сомнения в под­линности Краледворской рукописи. Основная же масса чешских патриотов искренне верила в то, что узенькие полоски пергамента, якобы найденные в 1818 году Вацлавом Ганкой в церковной башне не­большого городка Двур Кралов и содержащие тек­сты героико-эпических и лирических песен, дейст­вительно старинная рукопись. Их стараниями руко­пись была переведена почти на все европейские языки и получила широчайшую известность. По­этично поданные картины чешской старины укреп­ляли веру чехов в древность культуры своего наро­да. А разве народ, способный уже в давние време­на создавать такие великолепные произведения искусства, не заслуживал того, чтобы и дальше сво­бодно и независимо развивать свою самобытную культуру? Вацлав Ганка, отлично знавший историю своей страны, совершая мистификацию (подлож­ность Краледворской рукописи была доказана в конце того же XIX века), именно и стремился к тому, чтобы строки, как бы пришедшие из глубины веков, заставляли чехов гордиться своими предка­ми, их героизмом, красотой и благородством чувств. В период расцвета будительского движения такие стремления руководили многими.
Дворжак тоже верил в подлиность рукописи, тексты считал народными, а следовательно, и му­зыку свою к этим текстам строил на народнопесенных интонациях, что придало ей удивительное обая­ние и своеобразие.
Вскоре, 7 марта 1873 года, одна из шести песен на тексты Краледворской рукописи - «Жаворо­нок» - была напечатана в нотном приложении к газете «Далибор». Это первое печатное издание маленького сочинения доставило Дворжаку боль­шую радость, чем самые лестные слова в его ад­рес на страницах газет. Через два месяца издатель Эмануэль Старый напечатал весь цикл.
Известность Дворжака росла, но материальное положение по-прежнему оставалось плачевным. Он едва сводил концы с концами на те гроши, что по­лучал от частных уроков. Даже ювелир Чермак не очень щедро платил. А уж перед ним Дворжаку больше всего хотелось появиться в хорошем платье и с независимым видом.
Кокетливой Йозефе, продолжавшей кружить всем головы, Дворжак простил насмешливое к себе отношение, смирился с отказом, полученным затем от приглянувшейся ему Анны Матейковой - дочери одного из коллег по оркестру, но стал посматривать на младшую дочь ювелира. Аничка, которую он знал еще десятилетним ребенком, превратилась в милую девушку и дарила своего учителя музыки исключительным вниманием. Она довольно хорошо играла, но еще лучше пела красивым, звучным кон­тральто. Дворжак не прочь был на ней жениться. Вот только как получить согласие ее отца? Старый ювелир все мерил на золото, и бедный музыкант не представлялся ему подходящей партией для дочери. Чтобы увеличить свои доходы, Дворжак поступил работать домашним учителем музыки в семью бо­гатого купца Яна Неффа.
А тем временем сдвинулись с мертвой точки его дела в театре. Партии оперы были расписаны, и начались репетиции. Несколько позже, как-то в кафе, Сметана говорил, что разрешил эти репети­ции только для того, чтобы не обвиняли его, будто он без причины отклонил оперу отечественного ком­позитора. Сам же он считал, что из-за сложностей вокальных партий и оркестровых нагромождений, явно идущих от Вагнера, опера в таком виде ис­полнена быть не может, хотя и изобилует гениаль­ными находками.
Дворжак тогда этого не знал. Он вызвался сам разучивать партии с солистами. Адольф Чех репе­тировал хоры, а Сметана работал с оркестром. Прошло четыре недели. Артисты и музыканты вна­чале с большим интересом брались за сочинение Дворжака, подогретые успехом его «Гимна» и ра­нее сыгранной увертюрой. Но вскоре послышался ропот. Хор не мог запомнить мелодии, певцы жало­вались на непомерные трудности, уверяя, что отдель­ные места вообще неисполнимы. Красива ли музы­ка, соответствует ли духу произведения - об этом говорили мало. Она была трудна, и все быстро ре­шили, что не стоит тратить на нее время.
Дворжак сердился, бушевал и все-таки довел работу до оркестровых репетиций. Но и тогда не стало лучше. Оркестр гремел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61