В первое издание «Моравских дуэтов», сделан­ное тем же Эмануэлем Старым, вошло тринадцать песен: пять из второй тетради и восемь из третьей. Там стояло посвящение Яну и Марии Нефф, а внизу было обозначено: издание собственное. Под такой скромной надписью скрывался великодушный по­ступок Яна Неффа, сохранявшего за Дворжаком право на дальнейшие издания.
Получив свою часть тиража, Ян Нефф распоря­дился несколько экземпляров одеть в роскошные переплеты и без ведома Дворжака, написав сопроводительные письма от его имени и подделав его подпись (в чем помогла Мария Блажкова), отпра­вил эти экземпляры Брамсу, Ганслику и другим влиятельным, музыкальным деятелям.
Легко представить себе, как в душе все весели­лись, когда несколько дней спустя недоумевающий Дворжак рассказывал им, что получил письмо от Ганслика, в котором тот благодарил его за письмо, а он ведь ему ничего не писал.
Разумеется, Нефф не признался в своей под­делке. Он пожимал плечами, делал вид, что тоже недоумевает и строго поглядывал на жену и гу­вернантку, готовых прыснуть от смеха. Благород­ного Неффа не мучали угрызения совести. Помыс­лы его были чисты, и руководили им самые луч­шие побуждения. Оставляя Дворжака в полном не­ведении, он ждал ощутимых результатов предпри­нятых им шагов.
Роль Неффа в жизни и творчестве Дворжака далеко не исчерпывается этим. Страстный славяно­фил (на здании его торговой фирмы не было недо­статка в русских и польских надписях - и это в период австрийского господства!), он постоянно со­бирал вокруг себя ученых и артистов славянского происхождения. Знаменитый ботаник профессор Ладислав Челяковский, путешественник Йозеф Корженский, литераторы, специалисты по польской культуре, руссисты, наконец, протоиерей русского православного храма в Праге Апраксин были час­тыми его гостями. В доме у Неффа велись беседы о древности и богатстве славянской культуры, об­суждались новые сочинения Тургенева, Некрасова, избранных в 1876 году членами «Умелецкой бесе­ды», переводы Пушкина, Жуковского, Гоголя; на­ряду с чешскими, пелись русские народные песни, украинские думки.
Дворжак невольно ко всему этому прислуши­вался, все впитывал, а садясь к роялю аккомпани­ровать, знакомился с соответствующей музыкаль­ной литературой и убеждался, что действительно русские, польские, украинские народные песни, как и чешские, вполне заслуживают того, чтобы ими восхищались.
Неизвестно, из каких сборников почерпнул Дворжак мелодии русских и украинских народных песен, кто ему их дал. Но факт тот, что в день, когда Нефф торжественно отмечал двадцати­летие руководимой им фирмы, жена его и Луиза Челяковская под аккомпанемент Дворжака испол­нили обработанные им две украинские и четырнад­цать русских популярных народных песен, в том числе «Вниз по матушке по Волге», «Во поле бе­резонька стояла», «Цветы-цветочки» и другие.
Неудивительно, что и симфония фа мажор, пятая по счету, писавшаяся сразу же после перво­го цикла «Моравских дуэтов», существенно отлича­ется от всех предыдущих и содержанием, и средст­вами выразительности. Здесь нет уже мятежности, тревог позднего западноевропейского романтизма. Близость к классике ощущается не только в сим­метрии построения, но и в выборе тематического ма­териала. Все части симфонии насыщены интонация­ми чешской народнобытовой музыки. Разверты­вающиеся картины природы носят ярко выраженные национальные черты. В скерцо слышны своеобраз­ные ритмы чешского танца фурианта. Музыка приподнятая, жизнерадостная. Идиллические зари­совки сменяются образами народного веселья, жан­ровыми сценами, с характерно звучащими инстру­ментальными наигрышами.
Вторая - медленная - часть симфонии приме­чательна как самый ранний образец дворжаковской
думки. В дальнейшем Дворжак не раз обращался к этому жанру, встречающемуся, как известно, чаще всего в украинской народной музыке. Харак­теризуется он обычно наличием задушевного лири­ческого запева, обрамляющего танцевальные или бурно-драматические эпизоды. Таким образом вся симфония - чисто славянская. А кроме того, по выражению Отакара Шоурка, в ней «заметны льви­ные когти и орлиный размах крыльев крупного симфониста».
Попутно отмечу, что созданная меньше чем за семь недель симфония четыре года ждала первого исполнения. Прозвучав в 1879 году один раз под управлением Адольфа Чеха в Славянском концерте в Праге, она пролежала еще восемь лет. И только в 1887 году Дворжак извлек ее из под груды своих нот, немного подправил оркестровку и отдал печа­тать Зимроку. А этот муж «разума и дела», издав­ший перед этим шестую симфонию Дворжака как первую, а седьмую по счету - под номером вто­рым, напечатал ее как третью, не считаясь с тем, что это более раннее произведение, уступающее двум изданным и по глубине содержания, и по композиторскому мастерству. Чтобы окончательно все запутать, несмотря на возражения автора он изменил и опус произведения. Вместо ор. 24, в со­ответствии со временем возникновения, симфония обозначена ор. 76, согласно времени ее издания.
Атмосфера восторженного увлечения славянской культурой, окружавшая Дворжака в среде Неффа, сказалась, очевидно, и на выборе сюжета его сле­дующей оперы. Она называется «Ванда» по имени легендарной польской княжны, правившей страной после смерти отца, подобно чешской Либуше.
Эпоха язычества. Польский рыцарь Славой и немец Родерик добиваются руки княжны Ванды. Для достижения цели Родерик приводит с собой на польские земли полчища воинов и начинает вой­ну. Ванда в ужасе дает обет богам принести себя в жертву, если родина ее будет очищена от ино­земцев, и во исполнение этой клятвы бросается в Вислу, как только польские воины одерживают по­беду над врагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61