.. Алексей Николаевич стоял немного позади
своего отца, глубоко потрясенный стонами, которые он слышал, и
страданиями, которые угадывал вокруг себя". Несколько дней спустя в
Тирасполе Государь сделал смотры частям войск генерала Щербачева. "По
окончании смотра, - свидетельствует Жильяр, - через командиров полков
приказал, чтобы все, кто находился в рядах с начала компании, подняли
руку... Только несколько рук поднялось над этой тысячной толпой; были
целые роты, в которых никто не шевельнулся... Этот случай произвел очень
глубокое впечатление на Алексея Николаевича".
Куда бы они с отцом не ездили, цесаревич пытался удовлетворить свое
любопытство. В Ревеле они с отцом побывали на борту четырех британских
субмарин, потопивших в Балтийском море несколько германских судов. Корпуса
и боевые рубки подводных лодок, покрытые ледяной оболочкой, сверкали на
солнце, когда царь обходил строй, благодаря за службу матросов и офицеров.
Всем четырем командирам он пожаловал знаки ордена Св.Георгия.
Царь писал императрице: "Мне так приятно было побывать на борту и
поговорить с английскими офицерами и матросами. На палубе я их всех
благодарил и некоторых наградил орденом за их последние подвиги ("Принц
Альберт" и "Ундина"). Наши ужасно хвалят их, и они стали большими друзьями
- настоящими товарищами!"
Алексея Николаевича чрезвычайно заинтересовали подводные лодки.
Государь рассказывал супруге: "Алексей лазил всюду и забирался во всякую
дыру, в которую только можно было, - я даже подслушал, как он
непринужденно беседовал с одним лейтенантом, спрашивая о разных предметах!"
К восторгу цесаревича, в тот вечер государь пригласил командиров
субмарин отобедать в царском поезде.
23 ноября, пишет Жильяр, "в Подолии Государь делал смотр знаменитой
кавказской кавалерийской дивизии, полки которой вновь покрыли себя славой.
Среди них были кубанские и тверские казаки на высоких седлах, с длинными
тонкими пиками, в мохнатых папахах, придававшим им свирепый вид. Когда мы
тронулись в обратный путь, эта масса кавалерии вдруг двинулась,
развернулась по обе стороны дороги и понеслась галопом, взбираясь на
возвышенности, спускаясь по круче оврагов, перескакивая через препятствия,
и проводила нас до вокзала стремительной лавиной, в которой люди и лошади
сталкивались, падали наземь. Воздух оглашался дикими криками кавказских
горцев. Зрелище было одновременно величественное и страшное".
Отец и сын побывали не только в частях, но посетили также города,
фабрики, верфи и больницы. В Одессе, писал император: "на улице толпились
молодые солдаты, кадеты, ученики военных школ и народ - это так напоминало
мне весеннее пребывание там. Но теперь около меня было наше Сокровище. Он
сидел с серьезным лицом, все время отдавая честь. Сквозь гомон толпы и
крики "ура" мне удавалось уловить женские голоса; кричавшие: "Наследник,
ангел, красавчик!" Страшно трогательно! Он также слышал это и улыбался им."
Однажды, вспоминал царь, когда поезд остановился в предместьях города,
"котенок Алексея убежал и спрятался под штабелем досок. Мы надели шинели и
отправились на его поиски. Нагорный, светя фонарем, тотчас его нашел, но
проказник никак не хотел вылезать. Он не хотел слушаться Алексея. Наконец
мы схватили котенка за заднюю лапку и вытащили его через узкую щель".
Вернувшись в Ставку после месячной поездки на поезде, царь радостно
сообщал супруге: "Алексей великолепно выдержал нагрузку. Лишь иногда у
него возникало небольшое кровотечение из носа".
Императрица, видно, не в силах примириться с тем, что супруг и сын
попали в "мужской монастырь", время от времени приезжала в Ставку вместе с
дочерьми, иногда приглашая с собой и А.А.Вырубову. Жили они в поезде. По
утрам, когда царь работал, императрица сидела на берегу реки или же
посещала семьи крестьян и железнодорожников. В полдень за дамами приезжали
штабные автомобили, чтобы доставить их в дом губернатора ко второму
завтраку. К концу дня, пока августейшее семейство совершало совместные
прогулки, автомобили возвращались к царскому поезду за прислугой,
парадными платьями и драгоценностями, которые следовало иметь к обеду
императрице и ее дочерям. В доме, где жили одни мужчины, дамам с большим
трудом удавалось найти уголок, где можно было переодеться.
Увидев императрицу во время обеда, Хенбери-Вильямс нашел, что "она
гораздо общительнее, чем он ожидал. Она призналась, что очень робела,
придя в комнату, где собрались главы союзных военных миссий и целое
созвездие русских офицеров. Когда она услышала смех по какому-то поводу,
лицо ее посветлело, и беседа полилась рекой. Удивительно, как мало нужно,
чтобы развеселить ее. Она так гордится Россией и так страстно желает
победы союзников... Война для нее ужаснее, чем для многих других. Но, по
словам императрицы, она видит в ней "выход из мрака к свету победы. Мы
должны победить".
Пока цесаревич находился в Ставке, заботы об его здоровье лежали на
плечах государя. В своих письмах он подробно рассказывал жене обо всем,
что с ним происходило. В конце ноября 1915 года он писал: "Когда мы
вечером прибыли сюда в поезде, то Бэби дурил, делал вид, что падает со
стула, и ушиб себе левую руку (под мышкой), потом у него не болело, но
зато распухло. И вот, первую ночь здесь он спал очень беспокойно, то и
дело садился в постели, стонал, звал тебя и разговаривал со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227