.." В тот же день, в другом
письме она сообщает: "3 большие операции - одному раненному пришлось
отрезать 3 пальца, так как начиналось заражение крови... Меня преследуют
ужасные запахи от этих зараженных ран. Княжна осмотрела бедного мальчика и
одного офицера 2-го стрелкового п., ноги которого уже стали темного цвета;
опасаются, что придется прибегать к ампутации.
Я вчера присутствовала при перевязке этого мальчика - ужасный вид, он
прижался ко мне и держался спокойно, бедное дитя". 20 ноября она писала:
"Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогаю подавать
инструменты, Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой
ампутации (рука была отнята у самого плеча)".
Императрица не щадила себя, обрабатывала даже жуткие раны в пах. "Мне
пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами... они едва ли
останутся мужчинами в будущем, так как все пронизано пулями, быть может,
придется все отрезать, так все почернело, но я надеюсь спасти, - страшно
смотреть, - я все промыла, почистила, помазала иодином, покрыла вазелином,
подвязала, - все это вышло вполне удачно... Я сделала три подобные
перевязки, - у одного была вставлена туда трубочка. Сердце кровью за них
обливается, - не стану описывать других подробностей, так это грустно, но,
будучи женой и матерью, особенно сочувствую им. Молодую сестру (девушку) я
выслала из комнаты..."
Государю, находившемуся в Царской Ставке, лицом к лицу со смертью
сталкиваться не приходилось. Имея дело с абстрактными цифрами, он знал
одно: по мере уменьшения численности полков, бригад и дивизий, следовало
восполнять потери. Императрица же со смертью встречалась ежедневно. "Один
солдат умер во время операции... гемораргия, - отметила она 25 ноября 1914
года. - Все держались стойко, никто не растерялся. Девочки (Ольга и
Татьяна) тоже выказали мужество, хотя они, а так же Аня [Вырубова] никогда
не видели смерть вблизи. Он умер в одну минуту... Как близка всегда
смерть".
В ноябре государыня подружилась с молодым офицером и часто
рассказывала о нем в своих письмах мужу: "Мальчик просил меня приехать
пораньше... Нахожу, что ему становится все хуже... по вечерам он в
полубредовом состоянии - до того слаб. Он постепенно угаснет - надеюсь,
только не в нашем присутствии".
В начале марта он умер. Императрица писала: "Мой бедный раненый друг
скончался. Бог мирно и тихо взял его к себе. Я, как всегда, побыла с ним
утром, а также посидела около часу у него днем. Он очень много говорил -
лишь шепотом - все о своей службе на Кавказе - такой интересный и светлый,
с большими лучистыми глазами... Ольга и я отправились взглянуть на него.
Он там лежит спокойно, весь покрытый моими цветами, которые я ему
ежедневно приносила, с его милой тихой улыбкой, - лоб у него еще совсем
теплый... Я вернулась в слезах домой. Старшая сестра также не может этого
постигнуть. Он был совершенно спокоен, весел, говорил, что ему чуть-чуть
не по себе, а когда сестра, вышедшая из комнаты, 10 минут спустя
вернулась, то нашла его с остановившимся взглядом, совершенно посиневшего.
Он два раза глубоко вздохнул, и все было кончено, - в полном спокойствии
до самого конца. Он никогда не жаловался, никогда ни о чем не просил, сама
кротость, как она говорит, все его любили за его лучезарную улыбку. - Ты,
любимый мой, можешь понять, каково ежедневно бывать там, постоянно
стараться доставлять ему удовольствие, и вдруг все кончено... Простите,
что так много пишу тебе о нем, но мое хождение туда и все это мне было
таким утешением в твое отсутствие. Я чувствовала, что Бог дает мне
возможность внести небольшой просвет в его одинокую жизнь. Такова жизнь!
Еще одна благородная душа ушла из этой жизни, чтобы присоединиться к
сияющим звездам там на верху... Пусть не печалит тебя то, что я писала, -
я как-то не могла больше выдержать".
Письма государыни к царю не предназначались для посторонних глаз.
После гибели императрицы в Екатеринбурге в черном кожаном портфеле было
найдено 630 написанных ею писем. 230 из них относились к периоду от их
первого знакомства до начала первой мировой войны. Остальные 400 были
написаны с 1914 по 1916 год. У нее и в мыслях не было, чтобы кто-то мог
когда-либо прочесть их, не то что опубликовать, в результате чего мы
располагаем важными историческими документами, позволяющими нам лучше
понять события, отдельных личностей и их решения накануне русской
революции. А ныне они, кроме всего, позволяют нам заглянуть в душу
женщины, которую вряд ли кто-либо из ее современников понимал.
Александра Федоровна писала много. Начав письмо утром, днем она
добавляла абзац-другой, несколько страниц - вечером, а то и на следующий
день. Крупным почерком она писала супругу по-английски, используя тот же
телеграфный стиль, каким пользовалась для переписки с друзьями: с
орфографическими ошибками, множеством сокращений, пропуском и без того
понятных слов, запятыми и тире вместо прочих знаков препинания. И размер,
и стиль писем были не всегда удачными, ставили в тупик историков и
биографов. Читать их с начала до конца утомительно, а цитировать можно
лишь отрывки. Мысль, развиваемая во многих предложениях, а то и в абзацах,
вдруг выражается одной единственной резкой фразой. Если же фразы вырвать
из контекста, то разговорчивая женщина представляется нам безнадежной
истеричкой.
Характерной особенностью этих писем является пылкость любви
государыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227