Мы спорили на совете до хрипоты, а потом
все же пришли к тому, что решили. Только один человек всерьез был против нашего решения...
— Кто? — быстро спросил Палат-Меткий.
— Ходжамшукур-хан.
— Достаточно, Ораз-хан. Дело должно быть очень хорошим, чтобы против него выступил этот человек...
Слушающие разговор одобрительно закивали — дурная слава Ходжамшукур-хана стала притчей на языках у всех.
— Тебя, дядя Палат, невозможно победить ни в стрельбе, ни в споре,— сказал Тёч-Гёк.
Довлет отошел в сторону и отправился слоняться по селению. Благо теперь не надо было сидеть в школе. Их учитель, молла Абдурахман, тоже собирался в поход. Сначала люди удивились: как-никак молла все же. Но Абдурахман был моллой-воином, насколько мудрым советником, настолько и отважным рубакой. Отец Довлета Сердар обрадовался, что молла Абдурахман отправляется с ними; мало ли что случится в далекой стране, ученый человек всегда может понадобиться. Но про себя Сердар решил, насколько это окажется возможным, поберечь в сражениях слишком горячего моллу Абду-рахмана.
Весело жило в эти дни селение Довлета. По улицам разъезжали всадники, разодетые, словно они собирались не на войну, а на той. Джигиты шумно приветствовали друг друга, много шутили, затевали всяческие состязания...
Самый богатый в селении человек, хитромудрый Бегнепес-бай, о котором люди говорили, что и конский помет он может превратить в звонкую монету, устроил пышный пир в честь принца Салара и его военачальников. Дед Довлета Аташир-эфе, хотя его настойчиво звали, на пир не пошел...
Но веселились в селении только мужчины. Дети поглядывали вокруг хотя и с большим любопытством, но с тревогой, а многие женщины уже плакали, и с приближением дня выступления войска в поход число плачей увеличивалось...
За день до выступления в юрте Ораз-хана вновь собрался большой совет. На нем разгорелся спор между военачальниками и старейшинами селений. Первые стремились собрать как можно больше джигитов под свою руку, а вторые не желали, чтобы селения Серахса остались беззащитными.
— Врагам нашим теперь не до нас! У них своих хлопот по горло,— горячась, доказывал Тёч-Гёк.— К тому же кто не знает тяжелую руку мести текинцев!..
— Хватит, сердары,— решительно оборвал его яшули Заман-ага.— У вас набралось достаточно джигитов. Нельзя оставлять на произвол судьбы детей и женщин. Ораз-хан,— повернулся яшули к правителю Серахса,— ты обязан оставить в селении одного из своих военачальников, имя которого приводило бы в трепет врагов. Я знаю, Сердар-эфе — твоя правая рука, а непоседу Тёч-Гёка тут не удержишь и на аркане...
— Еще бы! — самодовольно усмехнулся последний.
— Как бы там ни было, а кого-то надо оставить с нами, хан.
— Он сам уже остался,— ответил Ораз-хан.
— Кто же это?
— Аташир-эфе. Он не пожелал выступить с нами. Его имя достаточно грозно для врагов.
— Но он чуть моложе меня...
— Э, яшули Заман-ага,— сказал Сердар.— Я еще попрошу вас сдерживать тут моего отца. Как бы его снова не потянуло в набег. Хватит с нас невинных жертв и напрасно пролитой крови...
— Не тебе меня учить! — закричал на сына Аташир-эфе.
Неизвестно, чем кончилась бы перебранка отца с сыном, если бы в этот момент не сообщили, что в селение прибыл сын принца Салара с тысячью всадников. Вступили в свои права законы гостеприимства, и все члены совета вышли из юрты встречать Аслан-хана...
И вот настал день выступления в поход. От стука копыт дрожала земля, в небо поднимались серые тучи пыли. Суетились не только отъезжающие, но и все жители селения от мала до велика. Шум и гвалт вперемежку с женским плачем усиливался.
Ораз-хан, Гараоглан-хан и Говшут-хан объезжали не знавшие строя массы воинов, отдавали последние распоряжения, распределяли среди них дорожное снаряжение и провиант...
Сердар, закончив сборы, подозвал к себе старшего сына Гочмурата.
— И ты собирайся,— приказал он ему.
Толстые губы Гочмурата растянулись в улыбке. До этого юноша с завистью поглядывал на уходивших на войну джигитов Услышав слова отца, Гочмурат, соблюдая достоинство, широкими шагами направился седлать коня, который стоял в загоне и нетерпеливо рыл копытом землю.
Но тут выбежала из юрты Аннабахт и напустилась на мужа:
— Ишь, что он выдумал! Гочмурату там нечего делать. Оставь мальчика в покое, я тебе говорю!..
Гочмурат сердито покосился на мать, но ее воле не подчинился, положил седло на спину коня, закрепил его и уже было вставил левую ногу в стремя. Тогда-то из своей юрты, шурша тулупом, вышел старый Аташир-эфе, который перед этим даже не пожелал проститься с уходившим на войну сыном.
— Это ты в коннице хана сердар,— проговорил Аташир-эфе скрипучим голосом.— А здесь все будет так, как я скажу. Если ты решил отправиться за этим ощипанным принцем, который, попомни мои слова, когда-нибудь станет короче на целую голову, то скатертью дорога. А моему внуку Гочмурату с тобой не по пути!
Не ожидавший такого двойного отпора, Сердар со смущением взглянул на поджидавшего его Гараоглан-хана.
— Воля главы рода — закон,— сказал тот, желая внести умиротворение в семью Сердара.
— Вижу, Гараоглан, что с годами ты не растерял своей мудрости,— проворчал Аташир-эфе.— Ступай, гони наших овец на пастбище,— приказал он старшему внуку.
Вдруг Сердар заметил вертевшегося среди конных воинов своего пешего племянника; он знал, что парень страстно желал отправиться в поход, но у него не было коня.
— Эй, племянник Тархан, иди сюда,— позвал Сердар. Парень вмиг подбежал к дяде.
— Если желаешь, садись вон на того коня,— указал Сердар на лошадь, от которой отошел Гочмурат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133