И в последнем случае важность дум отца зависит от того, на какое расстояние он удаляется от селения. Сегодня уже почти дошагали по берегу до соседнего селения, где обитало племя сычмазов. Живя среди односельчан и имея отзывчивую душу, Сахатнияз давно постиг, что от дум его отца часто зависят судьбы соплеменников, а потому юноша по разным приметам всегда старался угадать, о чем же думает правитель. Сахатнияз не ведал только, что, стремясь проникнуть в заботы хана, он сам таким способом учится размышлять. Сегодня разгадать заботы отца для Сахатнияза не составило никакого труда. Ораз-хан долго топтался у возведенной в его отсутствие плотины, не радовался ей, а все мрачнел лицом. И юноша из этого сделал правильный вывод, что думает отец о половине урожая, которую содрал Бегнепес-бай с односельчан за эту запруду...
Ораз-хан и сам дивился, как, еще с отрочества, сын выучился подслушивать его мысли. Идет вот так за ним с лошадями, молчит, а как осмелится промолвить слово, то попадает всегда в самую точку.
— Знаешь, отец, а Шали-бай ведь тоже взял со своих сычмазов половину урожая. Похоже, оба бая между собою сговорились о такой цене...
— Вот что, умник,— притворно-недовольно проворчал Ораз-хан.— Оставь тут моего коня, а сам скачи домой. Засыпьте в мешки половину урожая с нашего поля, навьючьте на ишаков. Ты сам свези зерно к Бегнепес-баю и сбрось мешки посреди его двора. И что бы Бегнепес ни говорил, ты, Сахатнияз, обратно мешков не бери. Ты понял меня?
— Понял, отец! — радостно вскричал юноша.— Ты правильно решил. Я все исполню так, как надо!..
Сахатнияз легко, как научил его закадычный друг Гочму-рат, взлетел в седло и, нахлестывая вороного камчой, умчался прочь. «Понял он,— мысленно проворчал Ораз-хан.— У самого еще молоко на губах не обсохло, а берется размышлять за хана. И когда только он выучиться этому успел?..»
Как предполагал Ораз-хан, так и случилось. Увидев, что семья правителя, подобно всем дехканам, отдает ему половину своего урожая, и встретив твердый отпор со стороны Сахатнияза, который наотрез отказался забрать назад ханское зерно, Бегнепес-бай не на шутку перепугался и со всех ног бросился к жилищу правителя.
— Рад видеть тебя, почтенный Бегнепес-бай. Что нового в мире? — спросил Ораз-хан после обмена обязательными приветствиями и наливая гостю в пиалушку чай.
— Новое то, Ораз-хан, что ханы теперь ставят себя почему-то на одну доску с простыми смертными,— с растерянностью в голосе, но в то же время и с вызовом ответил хозяину запыхавшийся гость и глотнул чаю.
— А где же, по-твоему, им, ханам, стоять, если не вместе с другими смертными? На облаках, что ли? Так я еще хочу по земле походить, сколько аллах мне позволит...
— Но хан все же — неровня простому дехканину,— еще с большей растерянностью ответил Бегнепес-бай, улавливая, что его прихода тут ожидали и приготовили для него какую-то ловушку.
— Чем неровня, любезный Бегнепес? — вел свое, ласково улыбаясь, Ораз-хан.— Это в Хивах или еще где-то ханы взбираются невероятно высоко. Даже какие-то минареты строят специально для этого... А туркмены сегодня признают тебя ханом, а завтра могут и не признать. Как это случилось с Ход-жамшукуром у тохтомышев. Знаешь эту песенку:
Хан у нас Ходжамшукур, Потому трава — наш хлеб...
«Он боится за свою власть! — наконец догадался Бегне-пес-бай.— А этот страх ничем не перешибешь. Доведется что-то уступить этим голодранцам...»
— А у нас хан — тот же пастух, тот же дехканин, только он первый среди равных,— продолжал Ораз-хан ласкать гостя любезными улыбками.— И если ты, наш бесценный Бегнепес, считаешь, что наши дехкане доживут до нового урожая с тем, что у них имеется в закромах, то и хану их не о чем печалиться...
— А отчего бы им не дожить? — приняв решение, развязно спросил Бегнепес-бай.— Урожай в этом году не хуже, чем в прошлом...
— Благодаря тебе, Бегнепес-бай! Мы слышали о твоих хлопотах по сооружению запруды. Плохим бы мы были ханом, если бы не почувствовали к тебе за это нашей признательности. Если еще не выразили ее, так не успели. Мы только что возвратились из Ирана. Но за этим дело не станет. О нашей признательности тебе мы скажем при всем народе перед мечетью или на такыре...
— Правитель белуджей, Ораз-хан, которых я нанимал для работ на строительстве запруды, был в отъезде. Расчеты мои с этим племенем затянулись. Но теперь все улажено. И я готов возвратить дехканам остаток зерна, который у них брал для расплаты с белуджами...
— Примерно сколько это? — с напускным равнодушием просил Ораз-хан, отлично знавший сидевшего перед ним ройдоху и не желавший попадаться на его уловки.
— Что-то около четвертой части того, что я у них собрал,— ответил Бегнепес-бай.
— В твоей честности, драгоценный Бегнепес, никто не сомневался. Да... А то ведь, ты знаешь, что приключилось? Не успели мы возвратиться в родные места, а нас уже встретили пулей. Эх-хе, Сахатнияз, сынок, где ты там? Покажи-ка гостю нашу простреленную папаху...
Сын Ораз-хана, пребывавший тут же, в юрте, только за перегородкой,— он давно принял на себя добровольно обязанности телохранителя своего отца,— сейчас же вошел и подал Бегнепес-баю дырявую папаху. Но, в отличие от Ораз-хана, который смотрел на гостя с любезным и даже каким-то сладковатым выражением лица, Сахатнияз взглянул на Бегнепес-бая так, что у того задергалось левое веко.
— Кто?.. Кто этот негодный, осмелившийся поднять руку на нашего добрейшего ко всем правителя? —бледнея от страха, пролепетал Бегнепес-бай, хотя он уже знал, чья пуля продырявила поданную ему папаху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133