– Но я узнал очень много важного.
– Все, что нужно? – спросил генерал.
– Даже больше.
Трумэн закашлялся, но постепенно заставил себя выпрямиться. Он положил одну руку на лоб, второй принялся растирать виски.
– Сэр… Можно мне принять таблетку обезболивающего?
– Это вам необходимо?.. Сержант! – девушка вышла и вскоре вернулась со стаканом воды и таблеткой.
Трумэн с благодарностью принял обезболивающее.
– А теперь… Сэр, что мы будем делать дальше?
– Первым делом, сынок, тебе надо немного отдохнуть. Сержант отвезет тебя в гостиницу.
– Сэр, но у меня нет с собой ни рационной карты, ни денег. Все это осталось там, в Портобелло. Я в самоволке…
– Не волнуйся, сынок. Мы обо всем позаботимся.
– Спасибо вам, сэр, – головная боль начала понемногу отступать, но Трумэну пришлось закрыть глаза, пока они с девушкой-сержантом спускались в зеркальном лифте – иначе он бы увидел тысячи отражений себя блюющего.
Лимузин стоял на прежнем месте. Трумэн, довольный жизнью, уселся на мягкое пластиковое сиденье. Водительница закрыла за ним дверь и села впереди.
– Эта гостиница находится в городе? – спросил Трумэн.
– Нет, – ответила сержант и запустила двигатель. – В Арлингтоне.
Потом она повернулась к Трумэну, вынула автоматический пистолет двадцать второго калибра с глушителем и выстрелила ему в левый глаз. Трумэн обмяк, привалился к двери. Сержант перегнулась через переднее сиденье, приставила ствол к виску Трумэна и выстрелила еще раз, до неузнаваемости изуродовав ему лицо. После чего нажала нужную кнопку на панели управления, и машина отправилась на кладбище.

* * *
Марти поразил нас – он вышел к завтраку не один, а с другом. Когда они вошли в столовую, мы как раз ели то, что удалось добыть из пищевых автоматов. Я сперва не узнал парня, пришедшего вместе с Марти. Но он улыбнулся – и я его вспомнил, по алмазной вставке в переднем зубе.
– Рядовой Бенио? – это был один из механиков группы охраны, которую сменили ребята из моей прежней группы.
– Он самый, сержант, – Бенио представился, поздоровался с Амелией за руку и налил себе чашечку кофе.
– Ну, в чем дело? Рассказывайте, – предложил я. – Что, не получилось?
– А вот и нет, – Бенио снова улыбнулся. – Просто для этого понадобилось меньше двух недель.
– Да ну?!
– Да, двух недель не понадобилось, – подтвердил Марти. – Бенио гуманизирован, и все остальные – тоже.
– Просто не могу поверить.
– Стабилизатор из твоей группы, Канди, подключалась вместе с ними. Поэтому так и получилось! Вся процедура занимает только два дня, если подключаться с тем, кто уже прошел гуманизацию.
– Но тогда… Тогда почему Джефферсону понадобилось целых две недели?
Марти рассмеялся.
– В том-то и дело, что не понадобилось! Он стал одним из них уже через пару дней, но, поскольку он был первым, мы просто этого сразу не поняли – тем более что он и так был на девять десятых наш, еще до гуманизации. Все, включая самого Джефферсона, тогда сосредоточились не на нем, а на Инграме.
– Но когда стали обрабатывать парня вроде меня, – сказал Бенио, – который с самого начала ненавидел саму эту идею и, вообще-то, был человеком не особо приятным – черт возьми, да все сразу заметили, когда я изменился!
– А вы действительно изменились? – спросила Амелия. Бенио серьезно посмотрел на нее и кивнул. – И вам не жаль, что вы перестали быть таким, как раньше?
– Это трудно объяснить словами… Сейчас я такой, каким должен был быть. Я сейчас – больше я, чем был раньше, понимаете? – он беспомощно развел руками. – Я имею в виду вот что – я никогда в жизни, хоть даже за миллион лет, не понял бы, каков я на самом деле – хотя это всегда было внутри меня. Нужно было, чтобы другие мне это показали.
Амелия улыбнулась и покачала головой.
– Это похоже на обращение в новую веру.
– В каком-то смысле это так и есть, – сказал я. – С Элли это действительно так и было, – не стоило мне этого говорить. Амелия помрачнела. Я погладил ее по руке.
С минуту все молчали. Потом Амелия спросила:
– Ну, так что теперь у нас получается с графиком?
– Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее – когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор – расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы – от солдата до генерала.
– А что с военнопленными? – спросил я. – Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?
– Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?
– Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? – спросила Амелия. – Две недели – если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня – если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.
– Да, верно, – Марти потер глаза и скривился. – А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука – та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, – тут запищал его наручный комм. – Минуточку…
Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.
– Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, – он покачал головой.
– Неприятности? – спросил я.
– Может быть – так, ерунда. А может – настоящая катастрофа. Наш повар пропал.
Я не сразу сообразил, в чем дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136