И мне приказали сразу же после отключения явиться на беседу к психологу. Неуравновешенность? А как, интересно, я должен был бы себя чувствовать после соучастия в массовом убийстве?
Впрочем, поразмыслив, я решил, что ответственность за массовую бойню лежит все же не на нас. Мы сделали все, чему нас учили на тренировочных занятиях, применили все свое умение для того, чтобы свести потери к минимуму. Но вот смерть одного конкретного человека – того мальчишки, которого я застрелил… Я никак не мог перестать об этом думать. Сосредоточенный взгляд мальчишки, который целился и стрелял, целился и стрелял… Мой прицел, скользнувший с его головы к коленям, и – в то самое мгновение, когда я нажал на курок – мальчишка раздраженно нахмурился оттого, что его толкнули. Колени паренька ударились о мостовую как раз тогда, когда моя пуля разорвала его сердце, и еще мгновение на его лице сохранялось то же недовольное выражение. А потом он упал вперед и умер прежде, чем его лицо соприкоснулось с землей.
В это мгновение во мне тоже что-то умерло. Невзирая на чуть запоздавшее вливание коктейля успокаивающих лекарств. Я знал, что есть только один способ избавиться от этого кошмарного воспоминания.

* * *
Но Джулиан ошибался. Первое, что сказал ему психотерапевт:
– Как вы знаете, мы можем выборочно стереть некоторые воспоминания. Мы можем заставить вас забыть о том, что вы убили этого мальчика, – доктор Джефферсон был чернокожий, лет на двадцать старше Джулиана. Разговаривая, он теребил клочок седой бородки. – Но это не так просто, как могло бы показаться. Некоторые чувственные ассоциации убрать мы не сможем, поскольку просто невозможно отследить все нейроны, задействованные в этих переживаниях.
_ Я, наверное, и не хотел бы это забыть, – проронил Джулиан. – Теперь это часть меня. Хуже я стал от этого или лучше – не знаю.
– Не лучше – и вы сами это понимаете. Если бы вы были человеком такого склада, который может, не задумываясь, убить кого-нибудь и пойти дальше, армейское командование направило бы вас в группу охотников и убийц.
Они сидели в обшитом деревянными панелями уютном кабинете психотерапевтического отделения в Портобелло. Стены кабинета были украшены яркими национальными орнаментами и шерстяными ковриками. Джулиан не сдержал внезапного порыва и потрогал грубую шерсть одного из ковриков.
– Если даже я забуду об этом, парнишка все равно останется мертвым. Это как-то неправильно.
– Что вы имеете в виду?
– Это мое горе, мой грех. Он ведь был всего лишь ребенком, который попал в…
– Джулиан, у него было оружие, и он поливал огнем все вокруг. Возможно, убив его, вы тем самым спасли множество других жизней.
– Не наших жизней. Мы-то были здесь в безопасности.
– Хорошо, вы спасли жизнь многим мирным людям. И вряд ли вам пойдет на пользу, если вы будете думать о нем как о невинном, беспомощном ребенке. У него было опасное оружие, и он не контролировал своих Действий.
– Я тоже был вооружен. И я контролировал свои Действия. Я целился так, чтобы только вывести его из строя.
– Тем больше оснований для вас не обвинять себя понапрасну.
– Скажите, вы когда-нибудь кого-нибудь убивали. – Джефферсон покачал головой – одним быстрым движением. – Тогда вы этого не поймете. Это все равно что потерять девственность. Ладно, можно уничтожить память о событии, но от этого девственность не возвратится. «Чувственные ассоциации», как вы говорите, никуда не денутся. А может, я почувствую себя еще больше испоганенным? Если не смогу проследить эти ощущения до причины, их вызвавшей?
– Могу только сказать, что у некоторых людей это срабатывает.
– Ага… У некоторых – но не у всех, так?
– Не у всех. Медицина – наука не точная.
– Тогда извините, доктор, – я отказываюсь от подчистки памяти.
Джефферсон полистал бумаги, лежащие у него на столе.
– Вам могут и не позволить отказаться.
– Я могу ослушаться приказа. Это не бой. А от нескольких месяцев в тюрьме для военных мне ничего не сделается.
– Все не так просто, как вам кажется, Джулиан. – Доктор принялся перечислять, загибая пальцы: – Во-первых, в тюрьме для военных вы вполне можете погибнуть. Солдат-пехотинцев отбирают по агрессивности, а механиков они не любят. Во-вторых, тюремное заключение может стать началом катастрофы в вашей служебной карьере. Неужели вы думаете, что в Техасском университете будут рады предоставить работу бывшему зеку, да еще и чернокожему? И в-третьих, вы, возможно, и не имеете права отказаться от лечения. Потому что у вас выявлены стойкие суицидальные тенденции. И я могу…
– Разве я хоть раз заикнулся о самоубийстве? Когда же это?
– Возможно, и никогда, – доктор взял нижний листок из стопки и подал Джулиану. – Вот, посмотрите, это – ваш личностный профиль. Прерывистая линия показывает средний уровень значений для мужчин вашего возраста, в год их призыва в армию. Посмотрите на высоту столбика над «Су».
– Это основано на каких-то письменных тестах, которые я проходил пять лет назад?
– Нет, здесь учитывается совокупность многих факторов. Армейские тесты, данные клинического наблюдения, начиная с детского возраста.
– И на основании этих данных вы имеете право подвергнуть меня медицинским процедурам без моего согласия?
– Нет. На основании того, что я – полковник, а вы – сержант.
Джулиан подался вперед.
– Вы – полковник, который давал клятву Гиппократа, а я – сержант с докторской степенью по физике. Неужели мы не можем хоть немного поговорить как интеллигентные, образованные люди?
– Прошу прощения. Продолжайте.
– Вы предлагаете мне пройти лечение, после которого, возможно, у меня сильно пострадают память и интеллект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136