Это так отчетливо показало силу его любви, что все поразились. Сара до конца жизни не забывала об этом, ее муж тоже. Она сама мечтала о выгодном браке, а Джон только начав карьеру, уже проявил свой военный гений. Принеся такие жертвы, они решили, что их брак будет удачным; оба были намерены брать от жизни все, что захочется, и потому жили душа в душу. Как ни любил Джон деньги, он не променял бы Сару на самую богатую наследницу в Англии. Сара же предпочла гения, которому могла помочь сделать карьеру, тем, кто уже достиг всего.
Теперь супруги обсуждали возможности дать за Генриеттой необходимое приданое.
– Беда из-за этого с дочерьми.
– Генриетта должна получить десять тысяч фунтов, – заявила Сара.
При мысли, что придется расстаться с такими деньгами, Джон побледнел.
– Хватит и пяти, – с жалким видом произнес он. – Надо помнить, любимая, что вскоре настанет черед Анны, а у нас еще Элизабет и Мэри.
– Жаль, что Сидни пристрастился к игре. Я слышала, он вечно в долгах. Была б жива Маргарет Блэгг, она бы не позволила ему проигрывать деньги. Сочла бы это грехом. Но… говоришь, пять тысяч, Маль. Раз мы можем выделить ей такие деньги, все будет хорошо. Вот увидишь.
Несколько дней спустя Сара торжествующе сказала ему:
– Генриетта получит десять тысяч фунтов.
Джон изумленно воззрился на нее.
– Дражайшая миссис Морли настояла. Она считает Генриетту очаровательной и просила, чтобы я позволила ей сделать девушке достойный подарок. Знаешь, Маль, она предложила десять тысяч. Я отказалась. Калибан пристально следит за ее доходами. Я уже слышала неприятные намеки, что фаворитки обирают принцессу. И скромно приняла пять. Другую половину получит Анна, когда настанет ее черед. И никто не сможет сказать, что пять тысяч чрезмерная сумма для той, кто заверяет меня в сильнейшей привязанности!
Граф улыбнулся.
– Нет нужды говорить, любимая, что ты лучшая женщина на свете. Ты и так должна это знать.
В Холиуэлл-хаузе только и было разговоров, что о замужестве Генриетты. Эбигейл большую часть времени проводила за шитьем платьев для невесты и ее сестер. Члены семьи много говорили о свадьбах, бросая на Эбигейл жалостливые взгляды, истолковать которые можно было без труда.
«Бедняжка! У нее никогда не будет красивого мужа – да и вообще никакого. Где такому жалкому существу взять приданое; а без приданого кому она нужна?»
«Винить их нельзя, – думала Эбигейл. – Они совершенно правы».
Эбигейл присутствовала на свадьбе, но старалась держаться в тени. Ее кратко представили Годолфинам. «Наша кузина… очень полезная в доме». Этим было сказано все. Годолфины произнесли несколько слов и тут же забыли о существовании бедной родственницы.
Однако кое-кто в доме не забывал о ней.
– Семья стала немного меньше, – заметил граф. – Когда ты и я вернемся ко двору, а юный Джон получит должность у Глостера, в доме останутся три девочки… и, разумеется, Эбигейл Хилл. Как думаешь, нужна им теперь Эбигейл?
– Нужна? – переспросила Сара. – Они прекрасно обходились без нее, правда, насколько я понимаю, она кроткая и безропотная.
– Не сомневаюсь, но все же лишний рот, а эти маленькие существа часто обладают поразительным аппетитом.
– Дорогой Маль, мне здесь это существо ни к чему, но как же с ней быть?
– Подыщи ей какое-нибудь место.
– Ладно. Я понимаю тебя. С какой стати ей сидеть на шее у нас, когда можно пересадить ее на чью-то. Но польза от Эбигейл все-таки есть.
– А ведь когда она приехала, мы не уволили никого из слуг.
– Это верно. Посмотрю, что удастся сделать. Если найдется место, куда не стыдно будет ее устроить, Эбигейл уйдет. Ты прав, зачем кормить ее, раз она не приносит нам выгоды.
В том, что касалось расходов, оба Мальборо мыслили одинаково. Эбигейл была в доме чем-то, без чего можно обойтись; значит, нужно было отдать ее кому-то другому.
С отъездом Генриетты и Джона жизнь Эбигейл стала менее спокойной. Она сознавала, что Мальборо видят в ней чуть ли не дармоедку. Джон уехал ко двору герцога Глостера, приготовлений к свадьбе и разговоров о ней больше не было, в доме поэтому стало немного тише. Анна волновалась, зная, что близится ее черед выходить замуж. Она была более чуткой, чем старшая сестра, но маленькая Мэри становилась все более похожей на мать и Генриетту, переносить ее надменность было нелегко. Говоря об Эбигейл, она называла ее «это хилловское отродье» и всякий раз при этом морщила нос. Эбигейл терпеть не могла девчонку и больше, чем когда-либо мечтала покинуть Сент-Олбанс. Однако совершенно ничем не выдавала своих чувств. В ответ на выходки Мэри она лишь опускала взгляд, словно боялась, что глаза могут выдать ее неприязнь.
– Просто чудо, как она это терпит, – говорили слуги. – Не ответит ни словом, ни взглядом.
– А если ответит, потом – что? Не хотела бы я оказаться на ее месте – хоть она и в родстве с господами.
– Ох уж эти бедные родственники! По мне лучше быть служанкой… самой обыкновенной. Тут уж хотя бы знаешь свое место.
– Она-то свое, похоже, отлично знает.
– Она! Да у нее никаких чувств нет.
«Я не хотела бы поменяться местами с Эбигейл Хилл… даже за все деньги в королевском кошельке!» – такова была заключительная оценка ее положения.
Обсуждения слуг того, как Эбигейл терпит эту жизнь и что станется с ней, когда все дочери Черчиллов повыходят замуж, оборвал приезд леди Мальборо.
Началась обычная суета – долгие объяснения с детьми, громкий голос, то любовный, то ворчливый – смотря по обстоятельствам. Весь дом с приездом Сары оживился.
Вскоре она поинтересовалась:
– Где Эбигейл Хилл?
Эбигейл вызвали в комнату графини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130