А можно спросить — почему?Саша на минуту задумался — действительно, почему? Только ли из страха? И неожиданно для себя ответил:— Надоело все.— Все — это ничто.Саша увидел вдруг внимательный взгляд — должно быть, такой взгляд у следователя.— Вам конкретно?— Да, пожалуйста.— Знаете, я, кажется, не люблю Россию.И это президент знал!Он кивнул обыденно: мол, ясное дело.— Или слишком ее люблю, — поправился Казанцев.— Да, умом Россию не понять, — сказал президент.Казанцев вскинул глаза. Нет, президент не шутил. Эту расхожую пошлость он повторил вполне серьезно. Казанцев внутренне напрягся. Неужели у человека нет вкуса? Впрочем, откуда у политика вкус? Наверное, только и есть, что вкус к власти.— Вот вы сейчас думаете: банальностями сыплет президент… А я действительно считаю, что это великий народ. С тяжелой судьбой. Вот тоже расхожая мысль, — тут же отметил президент. — Что поделать — все важные мысли уже высказаны. И мы очень любим их повторять. Но вот вам более или менее свежая — чем ближе в Богу, тем больше искушение. — Он замолчал.Казанцев ждал продолжения — непонятно было, какое отношение это имеет к их философскому разговору.Но и президент ждал.— Вы хотите сказать… — поторопил его Казанцев.Президент кивнул.— Вы хотите сказать, — догадался наконец и Саша, — что русский народ богоизбранный и все его мытарства от этого?— Я хочу сказать, что мы с вами живем в великой стране. Наш народ прекрасен. Он терпелив и скромен, у него есть достоинство и честь. С нашим народом можно сдвинуть самое тяжкое дело…— В сталинские годы, стало быть, он был ближе всего к Богу? — спросил Казанцев.— Он всегда был близок к Богу. Знаете, как люди приходят к вере? Есть два пути: умом и сердцем. Умственная вера слаба и критична. А народ наш любит сердцем. Горячо и вечно. Чтобы жить в России — вот такой парадокс! — надо не умничать, надо любить…Саша смотрел на президента и восхищался — тот говорил совершенно искренне. Нет, он не убеждал его, Казанцева, он просто приоткрывал свое, сокровенное, настоящее, глубокое. Саша впервые встречал такого президента. Да что там — он впервые встречал такого человека вообще.— А что же ваша партия? — поинтересовался президент напоследок.— Наверное, я не партийный человек, ничего у меня не получается.— Ну и правильно. Не надо вам. Вообще партийным быть плохо — у каждого должна быть партия самого себя.Казанцев вышел из кабинета растерянный и удрученный. Мысли о предательстве и трусости куда-то пропали. Он думал, что, наверное, что-то важное в этой жизни пропустил. И еще он думал, что не зря в России такой президент — наконец она дождалась. А потом снова вспомнилась Джейн.* * *Джейн тогда провела в России ровно неделю. Через три месяца приехала снова и тут же с головой окунулась в телевизионную кухню.Нельзя сказать, что ее активность очень радовала руководство канала “Дайвер-ТВ”. Да и кому мог понравиться переход почти половины акций к сумасбродной девице.Казанцев теперь пропадал на студии с утра до вечера. Они вчетвером — Гуровин, Крахмальников, Джейн и он — до одурения пили кофе, курили до горькой сухости во рту и говорили. Иногда орали друг на друга до хрипоты. Бывало, что хохотали, но чаще все-таки мрачно молчали, уставившись в пустоту. Это называлось разработкой политики канала. Конечно, Джейн все затеяла. Она посмотрела все передачи “Дайвера” и сказала, собрав начальство:— Детский сад. У вас нет женщин и мужчин на телевидении. Вы все бесполые.Саша вспомнил при этом свою проверку на половую принадлежность и слегка испугался — сейчас Джейн начнет хватать за причинные места Гуровина и Крахмальникова. Но вместо этого Джейн очень подробно и очень профессионально провела разбор дайверовских передач и вполне наглядно доказала всем, что их канал в лучшем случае любительское школьное телевидение. На нем нет ни настоящих сенсаций, ни настоящего анализа, он вообще работает без адреса, и самое приличное, что на нем есть, — реклама “магазина на диване”.— Необходимо все менять. Ваш рейтинг — ноль целых четыре десятых на выпусках новостей. Знаете, что это значит? Это значит, что вас смотрят полтора пенсионера.Гуровин с Крахмальниковым обиделись. Они считали себя профессионалами. Но в словах Джейн была трезвая правда. Канал не смотрели. Он не пользовался никаким весом. Действительно, районное телевидение. Впрочем, у них было оправдание — нет средств. Денег, которые вкладывали в канал Тимур с компанией, не хватало даже на эту убогость.— Деньги будут, но не это главное, — сказала Джейн. — Вы сидите на двух стульях. Кто такой этот Булгаков?— Видный политик, — ответил Гуровин.— Он только вам видный. Это пройдоха и жулик. Вы его тащите вверх, а он вас тянет вниз. У него на роже написано: обману. К черту Булгакова. К черту политику вообще. Вам надо встать над схваткой. Вы должны ненавидеть всех этих придурков в галстуках, которые берутся править страной, не умея даже застегнуть собственную ширинку. Они все обосрались, а вы хотите измазаться в их дерьме.Саша внутренне восхищался. Не тем, что говорила Джейн. Он сам подсказал ей многие аргументы. Он восхищался тем, как она владела русским. Ему бы так говорить по-английски.— Все, больше мы никого не раскручиваем. Резко меняем сетку вещания. Информационный блок будет выходить семь раз в день. Замучайте своих корреспондентов, чтоб я больше не слышала — “к сожалению, никто не смог прокомментировать это происшествие”. Пусть ищут связи, пусть дают на лапу, лезут во все замочные скважины. У нас должен быть эксклюзив. Теперь еще — кто у вас дизайнер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84