— Ирина Васильевна, вы должны в суд подать.— Да пошли они. Не хочу связываться.— Ну и зря. За себя надо бороться.— За что? — усмехнулась Долгова. — За эту студию вшивую? Еще чего! Я не пропаду. А они, — Ирина неопределенно махнула куда-то в сторону, — пусть горят синим пламенем.— Точно! — согласилась буфетчица. — Пусть горят!Все, решила Долгова, больше я сюда никогда не приду. Даже за расчетом. Даже если позовут обратно.Она оглядела свой кабинет, вытащила из стола и засунула в сумку кипу бумаг, отнесла фирменную пепельницу в отдел, сняла с полки несколько тяжеленных словарей и подарила Лобикову, в пакет запихнула сменные туфли. Выкурила напоследок сигарету с расстроенными коллегами, расцеловалась с ними и ушла.На улице сообразила, что с таким багажом замучается в метро: ей нужно было сначала в фирму “КВИН”, потом домой, в другой конец города. Пришлось взять такси. И только в машине она вспомнила: забыла на столе банку пива.А так хотелось попробовать. Москва Уже под утро Крахмальников добрался до квартирки на Кондратюка и свалился замертво. Надо было выспаться. День предстоял трудный.Проснулся в одиннадцать и не сразу сообразил, где он. В первый раз он спал здесь один. Теперь, в утреннем мутном свете, стены выглядели еще неуютнее, холоднее. И кто додумался наклеить голубые обои?Да, не место красит человека, а человек место. Было здесь когда-то и тепло и уютно, и обои казались веселыми.Крахмальников залез под душ, пятками чувствуя шероховатость старой, потертой ванны. Брезгливо поджал пальцы.В комнате зазвонил мобильник.Как был голый, Леонид бросился к телефону:— Алло.— Лень, это я. Ты где? Жена.— Я на работе, ты же знаешь, у нас сейчас аврал.— Знаю, у нас тоже. Я напомнить — сегодня мы в восемь должны быть в Доме оперы у Ростроповича.— Да.— Пока.— Ой нет, Валя, у нас сегодня собрание.— Отмени. Ростропович важнее.— Я перезвоню.Господи, как он мог забыть! Сегодня Ростропович и Вишневская открывают на Остоженке Дом оперы.Леонида с женой пригласили еще за месяц. Он не может не пойти. Там и оба президента будут. Это же событие.Крахмальников тщательно выбрил щетину на скулах, поохал, опрыскиваясь “Эгоистом”, надел чистую рубашку — здесь у него был запас. Костюм для передачи у него на студии. А для работы и этот сойдет.Но на работу почему-то идти не хотелось.Он знал, что там его ждут, уже прошли несколько новостных блоков, уже, наверное, поступили новые сведения от Никитина. Надо провести тракт вечернего ток-шоу. Да полно еще дел!Крахмальников сидел на широком матрасе и смотрел завороженно за окно.Останкинской башни не было. Пропала, исчезла, испарилась.Это было удивительно. Они с Аллой по поводу этого бетонного шприца как только не острили. Он у них был и указующим перстом, и вечно готовым мужским достоинством, и дамокловым мечом, и пупом земли, и восклицательным знаком, и, конечно, постоянным напоминанием, что это их работа.А сейчас башня пропала.Крахмальников даже не пытался понять почему. Ну, наверное, туман скрыл ее, а может, и в самом деле упала.Ему даже нравилась эта жутковатая мистика. Нет башни, нет его работы, нет телевидения вообще. Он никому не нужен. О нем все забыли. Люди по вечерам не пялятся в ящик, а ездят в гости, общаются с женами, воспитывают детей и гуляют по улицам. Станет только лучше. Гораздо лучше.Он просидел так минут двадцать. Ни о чем не думая. Думая обо всем.Потом подул ветер, и шпиль проявился.Крахмальников встал и пошел на студию. Далеко от Москвы В небольшой комнате таможни сидела невероятных размеров женщина с воинственными черными усами. Наверное, на ее форму ушло в два раза больше материи, чем требовалось для самого крупного мужика.— Дэ ты их найшов? — густым басом поинтересовалась она у таможенника.— У ватони, — ответил тот.— Сопротывлялыся?— Ни, — отрицательно замотал головой парень.— Почему нас задержали? — возмущенно спросила Алина у, толстухи.Та смерила ее взглядом с головы до ног:— Зараз перевирымо и скажемо чому… Покажьте багаж.Саша молча раскрыл чемодан, отступил ч л шаг: смотрите.Толстуха, сопя и отдуваясь, прилагая героические усилия, встала со стула, потыкала пальцем в вещи, затем начала по одной доставать и рассматривать. Все воротники Сашиных рубашек она просмотрела на свет, каждый миллиметр шва ощупала пальцами. В два счета оторвала подметки у новых, еще ни разу не надеванных Сашиных туфель, только вчера купленных Алиной в итальянском бутике.— А вещи-то портить зачем? — не выдержал Казанцев.Толстуха обернулась, обожгла его взглядом черных глаз и снова принялась за дело.Она очень обстоятельно осмотрела Алинины наряды, одно платье даже приложила к себе: увы, туда вряд ли поместилась бы даже одна необъятная нога усатой таможенницы. Видимо из мести за мелкие Алинины размеры отодрала каблуки и у ее вечерних туфель. Алина промолчала. Великанша достала ее нижнее белье: вероятно, оно показалось ей очень смешным, потому что женщина вдруг улыбнулась, и ее лицо совершенно преобразилось, показалось даже миловидным. Но улыбка сияла недолго: лифчик вместе с вытащенными косточками полетел на груду уже проверенных вещей.Закончив осмотр, толстуха внимательно осмотрела пустой чемодан, заглянула во все карманы и кармашки, прощупала его весь и передала таможеннику. Тот достал из стола нож и привычным жестом резанул наружную матерчатую обивку — нет ли чего между нею и подкладкой?Таможенница тем временем вытряхнула полиэтиленовый пакет, куда бережливая Алина сложила остатки еды и прессу. Понюхала каждый кусок колбасы и разломила пополам каждый кусочек хлеба. Потом взялась за Алинину сумку и буквально ее распотрошила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84