Кого сейчас в милицию заманишь?— Тебя посадят, — добавил он.— Вот тут распишитесь. — Следователь положил перед Крахмальниковым протокол.— Я ничего не буду подписывать.— Тогда напишите, пожалуйста, что с протоколом не согласны.— Я напишу, что меня избили в милиции.— Да-да, пишите.Крахмальников склонился над бумагой. Перед глазами все плыло. Взгляд никак не мог сфокусироваться. Текста он не видел и наклонился еще ниже.Стол вдруг стремительно взлетел к его лицу. На протокол капнула кровь из носа.— Ты оборзел, журналюга?! — вскочил следователь. — Ты что мне протокол измазал? Нажрался, так и скажи! Валяется хрен знает где, а потом протоколы пачкает!Он с какой-то неимоверной проворностью вскинул ногу над столом и ударил каблуком Крахмальникова прямо в зубы.Вскинув руки, Леонид с грохотом завалился на спину, ударился затылком и на секунду потерял сознание. Или на час.. Москва Узнав о смерти Алика, Яков Иванович растерялся. Что он теперь скажет Тимуру? Остается ли в силе то условие — вы нам Алика, мы вам акции? А если Тимур передумает — что тогда? На пенсию?В кабинет неслышно вошла Галина Юрьевна, села перед Гуровиным за стол.— Яша, — устало проговорила она, — поезжай домой. Ты неважно выглядишь.Яков Иванович подошел к висящему на стене зеркалу. Откуда-то из Зазеркалья на него глянуло постаревшее и посеревшее лицо с горькими морщинами у рта и мешками под глазами. Только глаза-маслинки оставались такими же, как много лет назад, даже белки не пожелтели от времени.За этим пожилым человеком с живыми глазами маячила в зеркале фигура немолодой, погрузневшей женщины, которая когда-то много лет назад уложила его к себе в постель и с тех пор держала при себе на коротком поводке. А может, он ее держал — кто теперь разберет?— Галя, — сказал вдруг Яков Иванович, — я все тебя хотел спросить: ты меня любила когда-нибудь? Галина Юрьевна удивленно вскинула брови:— Бог с тобой, что за глупый вопрос? Мы столько лет вместе… И потом, я даже замуж не вышла.— Неужели из-за меня?— Конечно, — убежденно ответила Галина Юрьевна.Она и в самом деле нисколько в этом не сомневалась, потому что в принципе не знала, что такое любовь. Она любила цитировать кого-то из классиков, кажется Бальзака: “Любовь — это когда двое смотрят не друг на друга, а вместе в одну сторону”. Как “Рабочий и колхозница” скульптора Мухиной. Как Владимир Ильич Ленин и Инесса Арманд. Как она сама, Галина Юрьевна Загребельная, и Яков Иванович Гуровин. Она не забивала голову синтезом и анализом человеческих взаимоотношений. Вместе работают и вместе спят, — значит, любят. Вместе спят, но вместе не работают, — значит, паскудно развратничают. Категория жен стоит особняком. Это домработницы, которым платят натурой. Что еще может быть общего у супругов, Галина Юрьевна по причине своего устойчиво холостяцкого положения не представляла.— Галь, а если бы я вдруг потерял работу и здоровье, ты бросила бы меня? — продолжал допытываться Гуровин.— Что-то ты сентиментальничаешь, Яков, — педагогическим тоном заметила Галина Юрьевна.— А все-таки?Загребельная пожала плечами:— Нет, конечно.Яков Иванович задумчиво поглядел на нее. Он вдруг почувствовал острую жалость к этой нелепой бабе с ее совковыми замашками и монастырскими убеждениями. С ее верой в собственную непогрешимость. С ее одинокой девической кроваткой и безупречно убранной квартирой.— Иди сюда, — поманил он ее к себе. Галина Юрьевна покорно обошла стол, прижала голову своего старого и единственного любовника к животу. Наверное, и у нее в душе что-то дрогнуло, но она не умела это выразить словами. Она сказала:— Я слышала, Дюков звонил.— Да, приедет на собрание, — не сразу ответил расчувствовавшийся Гуровин.— Ты готов?— К чему?— К собранию, к чему же.— А ты?— Всегда готова. Москва — Еще? Дать ему еще? — спросил кто-то неизвестный.— Дай, дай, — ответил знакомый, но совершенно невозможный здесь голос.Крахмальников открыл глаза, инстинктивно закрываясь руками.Но бить собирались не его. Здоровые мужики с квадратными челюстями метелили следователя Андрея. Тот молча принимал удары и заискивающе улыбался.Крахмальников потряс головой. Бред. Он, видно, еще не пришел в себя.— Еще? — спросил квадратный у кого-то, кто стоял у Крахмальникова за спиной.Леонид повернул голову и окончательно пришел к выводу, что бредит. Сложив руки на груди, на экзекуцию внимательно смотрел… Дюков.В нос Крахмальникову ощутимо ударил запах нашатыря. Он дернул головой и только сейчас заметил руку, которая подносила к его носу ватку. Рядом с ним на корточках сидела медсестра.— Ну как? Голова не кружится? — спросила она.— Кружится… — пробормотал Крахмальников.— Леонид Александрович! Ну слава богу, — обрадовался Дюков. — Хватит, — махнул он рукой квадратным. Те прекратили бить следователя. — Иди отсюда! — приказал Дюков.Следователь исчез за дверью, сказав напоследок:— До свидания.— Встать можете? — спросил Дюков.— Попробую.— А ему можно?Медсестра посмотрела Крахмальникову в глаза:— Можно. Ничего страшного.Квадратные помогли Крахмальникову подняться.Подвели к стулу, но у Крахмальникова, похоже, лицо стало таким испуганным, что Дюков скомандовал:— Ведите его в машину.Леонида уложили на заднее сиденье “мерседеса”. Дюков еще задержался в отделении. Когда появился на пороге, за ним вышли чуть ли не все милиционеры, включая начальников и постовых.— Я тебе покажу, если еще раз… — Дюков погрозил пальцем начальнику.— Виноват.— А своих архаровцев накажи. Я проверю.— Не сомневайтесь, сделаем в лучшем виде, — пообещал начальник:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84