а еще
потом все трое весело издевались над водяным слоном. Они сидели на
корточках, чувствуя, как под ними быстро остывает гранит, прижимались
друг к другу и старались не думать о кошмаре холодной ночевки без
спальников и теплой одежды, в промокших насквозь драных робах, на низком
островке посреди недвижной воды. Они болтали обо всем и ни о чем,
стараясь не вспоминать о мучившем всех голоде, о деликатесах,
поглощаемых теми, кто, наверно, пирует сейчас в донжоне, о порции
пищевой пасты, о гроздьях прозрачных сосулек в быстрых ручьях...
Фонарь на носу "Декарта" расплылся мутным пятном - с озера
надвигался туман. Водяной слон не уходил. Медленно затекали мышцы. Трое
голодных детей - три тени, невидимые в темноте и не видящие друг друга,-
трое взрослых, чьему опыту могли позавидовать многие,- ждали. Они
понимали, что придется заночевать здесь. Осенние туманы густы: пройдет
полчаса, может быть, час - и фонаря не станет видно. Не стоит рисковать,
плывя наудачу. Озеро не любит торопливых и глупых.
И еще они говорили о том, как раскричится Стефан, узнав о потере
вещей. Пусть кричит. Они сделали то, чего еще никто не мог сделать. Не
смог бы и Стефан. Они проникли на север так далеко, как еще никому не
удавалось. Они нашли нефть за водоразделом. И они сумели вернуться.
А главное - они были победителями.
Они, а не он.
25
Оказалось, что у них уже все готово. Стефан сказал бодрую короткую
речь, сегодня особенно стараясь не разводить тягомотину, и в речи
выразил надежду на дружбу и взаимопонимание, а заодно еще раз поздравил
Петру. К его удивлению, речь приняли нормально и даже скромненько
поаплодировали. Тут же появилась и была торжественно развернута новая
скатерть (Стефан и не подозревал о ее существовании), неизвестно когда и
кем сшитая из лоскутов, выстиранная и выглаженная, и был застелен
длинный стол, а вместо обычных мисок девчонки расставили настоящие
фарфоровые тарелки (их не вынимали со дня празднования годовщины
посадки). Правда, тарелки были разнокалиберные и в них оказалась все та
же пищевая паста - сбалансированный корм, прозванный отрыжкой гарпии за
вкусовой букет. Но сразу же, торопясь исправить впечатление, появилась
Зоя, с трудом неся исходящую волшебным паром кастрюлю, и вдоль стола
пронесся дружный стон.
Делили долго, поровну, вожделея. Блестели глаза. Илья урчал, словно
кот. Дули на горячий картофель, брали понемногу, смакуя, катали во рту.
Заедали пищевой пастой, чтобы продлить удовольствие. Сглотнув слюну,
Стефан заставил себя накрыть тарелку ладонью, получив меньше, чем
другие. Пускай не шепчутся по углам, что он кого-то объедает. Нужно было
с самого начала устроить праздник обжорства, наглого вопиющего изобилия,
а никакой не фейерверк. Не нужны им ни фейерверки, ни ужимки с прыжками,
вот в чем штука. Не нужны им фильмы о Земле, пусть еще удается иногда
уговорить мозг показать тот или иной обрывок. Не хотят смотреть. Человек
вообще животное общественно-жвачное, вот и пусть жует. Зря не приказал
выкопать еще пяток кустов - путь к сердцу подчиненных лежит через их
желудки, и не иначе.
Никто не сел рядом с ним. Обидно, зато надежно. Да и обидно самое
чуть-чуть. Это детство. Капитан не имеет права на обиды. "Махер" лежал
не в кобуре, а в специальной петле под кителем, и Стефан знал, что
успеет выхватить оружие раньше, чем они набросятся.
Довольно скоро он нашел, что о нем забыли, и ничуть не возражал. Не
дело капитана крушить лед отчуждения, он не ледокол. Стушеваться и
молчать в тряпочку, блюдя благолепие... Сегодня обойдется. И завтра
обойдется, если только не вернется Питер. Наверное, уже не вернется. Вот
когда они перестанут его ждать, не миновать неприятностей. Не ум их
толкнет - коррозия иллюзий, и вот тогда и только тогда они станут по-
настоящему опасны. А пока пусть веселятся... ведь уже веселятся! - Диего
что-то загнул, а я прослушал. Хорошо, ох как хорошо получилось, что
среди унылых и смертельно опасных личностей нашелся хоть один шут!..
Разговор за столом и вправду клеился. Лет десять назад Маргарет
обнаружила, что корешки одной болотной травки, будучи настоенными на
отваре из желудей кремнистого дерева, дают сладковатый бодрящий напиток,
правда, обладающий выраженным слабительным действием, и с тех самых пор
появление на столе этого напитка неизменно вызывало поток одних и тех же
шуток. Прежде они раздражали Стефана. Потом он привык. Теперь он тихо
радовался.
Все шло как надо.
Конечно, они врали, будто не хотят веселиться. Кто этого не хочет.
Стоял хохот: дикий Дэйв ужасно ревел на всю кают-компанию, изображая
допотопного эндрюсарха, грузного и ловкого пожирателя мастодонтов, а в
роли мастодонта выступал протестующий, но довольный Анджей-Пупырь с
заплывшим фиолетовым глазом. Как будто кто-то другой, а не Дэйв подбил
ему этот самый глаз менее суток назад, как будто вернулись давние
полузабытые времена решимости, надежды и согласия - пусть не настолько
счастливые, как врет сито-память, а все же...
- Пирожные! Пирожные!
Под единодушный вопль появились не только пирожные, но и свечи. Их
было только семь, а не сорок семь,- болотный воск трудно найти и еще
труднее очистить. Вдобавок, подумал Стефан, незачем лишний раз
напоминать Петре, сколько ей лет на самом деле. Молодцы, учли и это.
Какие же все-таки молодцы.
Сейчас он любил их всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61